Непобедимый. Право на семью
Шрифт:
Решаю — делаю.
Егор спит еще около получаса. После пробуждения мы с ним идем на кухню. Тихомиров не выходит, из чего я делаю выводы, что его дома нет. Ужинаем с сыном вдвоем, но одну большую порцию паэльи с морепродуктами я, конечно же, оставляю на столе. Вместе с запиской, которую прячу под тарелкой. Надеюсь, он найдет ее, когда меня уже дома не будет. Хотя не уверена, что послание в принципе на него сработает.
— Куда ты уходишь? — спрашивает малыш немногим позже, пока я старательно укладываю волосы.
Не для Алика.
Черт… Это плохо.
Понимаю, конечно же. Но, доведенная до отчаяния, похоже, готова делать глупости.
— С другом одним встречусь. Пару часов с папой побудешь, хорошо, сынок?
— Папы нет, — замечает Егор серьезно.
— Он скоро придет.
— Хорошо.
Больше малыш ничего не спрашивает. Играет своими самолетами. А мне вдруг чудится, что он обижается. Слишком уж тихо себя ведет.
«Да ну… Не выдумывай…», — убеждаю себя.
Продолжая заниматься укладкой, тайком поглядываю на Егора. Он все это время кажется увлеченным игрой. У меня немного отлегает от сердца. Но какое-то тревожное чувство все же остается.
Миша появляется прямо перед моим уходом. Входит в мою спальню без стука. Я не решаюсь сделать замечание, когда он смотрит на меня и как будто мрачнеет. В лице не меняется, глаза всю эту темноту выдают.
— Пойдем, сын, — помогает Егору собрать самолеты.
— Я хочу играть!
— Будем играть. В гостиной.
Подняв коробку, берет малыша за руку.
— Миша, — останавливаю его вполне решительно. Спрятав дрожащие руки за спину, немного смущенно выговариваю: — Я оставила на столе ужин для тебя.
— Спасибо, — бросает жестковато.
Взглядом еще сильнее ранит. С ног до головы осматривает, выдавая чувства, которые до дня рождения Ларисы Петровны я воспринимала, как чистую ненависть. Сейчас же… Не знаю, что думать. Снова до дрожи меня доводит. Той, которая в целом неприятная, а в момент принятия прямо-таки сокрушающая.
Я так устала… Но обязана держаться.
Задерживаюсь в гостиной только для того, чтобы поцеловать Егора. Шепчу на ухо, что люблю его и, не глядя больше на Тихомирова, покидаю квартиру.
Я просила Алика ждать на парковке. Было бы чересчур странно, если бы он поднялся за мной. Да и Мишину просьбу: оградить Егора, помню.
Всю дорогу до ресторана я усиленно строю видимость, что нахожусь в прекрасном расположении духа. Болтаю и смеюсь. Стараюсь не думать, что: пахнет в этой машине не так, смотрит Алик не так, говорит не так, улыбается не так… Даже машину ведет не так.
Все не так… Не так! Не так! Не так!
Где-то под ребра натужно стучит мое измученное сердце, но я упорно пытаюсь его обмануть. Говорю для Алика всякую ерунду. А в мозгу ведь совсем другие темы разворачиваются.
Надо уходить от Миши… Съезжать… Нет смысла так
А я его?.. Он ведь не скажет… Может, тоже… Может, ему тоже больно?.. Почему не скажет? Почему???
— Вкусно? — прорывается в мои запутанные и громкие мысли голос Алика.
Я вроде как не отключалась. Все это время физически присутствовала. Помню, как мы смеялись на парковке, вошли в ресторан, сели за столик, сделали заказ… И все это время практически непрерывно разговаривали. Но сама будто не здесь и не сейчас нахожусь. Словно со стороны наблюдаю. Хвалю себя, потому что внешне все нормы выдерживаю.
Я молодец. Да. Только… Как дальше?
— Да, очень вкусный крем-суп, — соглашаюсь, не забывая улыбнуться.
Голода я не испытываю, ужинала ведь с Егором. Аппетита соответственно тоже нет. Ем только потому что нужно.
— Так, может, все-таки вина? — предлагает Алик не первый раз.
И я соглашаюсь. Опять-таки потому что так надо. Звонко смеюсь, когда пузырьки игристого на первом же глотке ударяют мне в нос. Слышу этот звук и незаметно морщусь. Оглушает. Быстро вдыхаю и снова закрываю тьму улыбкой.
— Прости за прямой вопрос, — заходит в какой-то момент Алик издалека. — Что у тебя с Тихомировым?
— Ничего, — выдаю так же уверенно, как и все остальное. Я просто, черт возьми, в ударе сегодня. — Михаил Тихомиров — отец моего сына. На этом все.
Алик с каким-то скепсисом скашивает уголок губ — и не ухмылка это, и не недовольство. Непонятно, что за кривляние.
— Какая необходимость тебе жить в его доме? — спрашивает вроде как с той же легкостью, что установилась между нами вначале вечера.
И, тем не менее, я ощущаю напряжение. Спина как-то резко мокрой становится. Чувствую, как кондиционируемый в зале воздух пробегается по влажной коже холодом. Обсыпает мурашками.
— Знаешь, тебя не касается. Никого не касается, — выдаю с улыбкой, но твердо. Взглядом свою уверенность закрепляю. — Но я отвечу, в виду исключения. Сегодня просто вечер хороший и у меня прекрасное настроение.
Ложь. Ложь. Ложь.
Подношу к губам бокал, отпиваю и снова улыбаюсь. Сосредотачиваю взгляд на Алике, и вдруг кажется, что сейчас я его убиваю. Точно так же, как меня временами Миша.
— Самым главным для меня является сын. Его комфорт, настроение, физическое и психологическое состояние — первостепенно. Для Миши тоже. Вот ради того, чтобы у него была более-менее полноценная семья, мы и живем вместе. Это не навсегда, конечно. Скоро Миша уедет в Майами, — сообщаю и невольно вздыхаю. Едва удается восстановить спокойную вентиляцию легких, вновь улыбаюсь. — А после… Посмотрим. Мы перспективу не обсуждали.