Непобежденные
Шрифт:
Антонина лицом хороша, прелестями женскими, хотя и скрывает их, притягательна. А вот глаза – недотроги, в стати – все серьезно. Девушка – не для утехи. Любовь такая не раздаривает. Любовь-то и хранит ее.
Сладкая тоска объяла легионера. На войне, когда убить могут всякий час и в любую минуту, все эти дедовских времен ухаживания – идиотизм чистой воды. Но Ростовский, не перемолвившись с новой знакомой даже несколькими словами, был согласен примерить на себя романтический плащ нецелованного, не прикоснувшегося
Они встретились уже на другой день, прошлись вдоль озера.
– Смотри! – говорила Тоня Ростовскому, и тот смотрел.
Раздвигая травинки, шел по своим делам зеленый июньский жук.
– Моя любимица! – шептала Тоня, указывая на высокие стебли вдоль берега и на бирюзовую иголочку стрекозы.
Потом они смотрели на воду. И Тоня вдруг спросила:
– Ты понял, что сейчас произошло с нами?
– Не понял, – признался Ростовский. – Побыли на природе?
– В эти полчаса у тебя и у меня – не было войны. Мы о смерти забыли.
Ростовский снял немецкую пилотку, запустил пятерню в волосы.
– Да, это так. – Дотронулся до руки девушки: – Я хочу знать тебя, как самого себя. Я хочу быть рядом с тобой. Смотреть, слушать.
Тоня засмеялась:
– Это мне надо тебя слушать. Ты – мужчина. Ты – воин.
– Уж такой воин! – усмешка искривила губы Ростовского, пожалуй что… презрением. К себе.
– Давай встретимся у нас в доме.
– Завтра я целый день буду в Жиздре. Если это возможно, приду к вам послезавтра.
Дом Хотеевых ради гостя особой уборки не требовал, а вот себя готовить нужно было особо.
Мария Михайловна Лясоцкая поговорила с батюшкой. Отец Викторин встречу благословил.
– Я заметил, как ваш друг что-то объяснял офицеру. Никакого заискивания! И главное, он не пытался изображать из себя ровню перед немцем…
– Годами молод, но поведения умного, – согласилась Лясоцкая.
Отец Викторин разволновался.
– Не торопите событий. Думаю, не следует вызывать молодого человека на откровенные разговоры о немцах ценой собственной откровенности.
Лясоцкая сама это знала, но армия ждет доклада разведчиков. Посоветовала Тоне:
– Ты его должна принять без свидетелей.
С Татьяной Дмитриевной поговорила Шура. Мудрая женщина ни о чем спрашивать не стала. Отправилась с Витей, младшим, к соседям. Шура увела Тамару.
Ростовский явился, как обещал, но в дом даже не вошел.
– Мой Фогель едет в какое-то село, где женщины привели своих, мужей и партизан, из леса. Хочет побеседовать с этими женщинами и отдельно с их мужьями.
– Я пирог испекла из последней муки! – возмутилась искренне Тоня.
Развел руками:
– Я – в подчинении. Пирога обязательно отведаю, завтра.
Подарил цветы, убежал.
Мария Михайловна пришла от рассказа
– Ты его завтра в бараний рог скрутишь! Нажимай на его невнимание к тебе. О несчастной доле помяни. Глядишь, и он на свою посетует.
Ростовский принес пакет муки, шоколад, вино.
Тонин пирог стоял посреди стола, румяный, с клюквой в меду. На бутылку девушка посмотрела с сомнением.
– Вино мы пьем на Новый год да на Пасху.
– Сегодня, Антонина, значительный день. Я утром был в церкви. Сегодня отдание праздника Пятидесятницы.
– Ладно! – согласилась Тоня и принесла рюмки, высокие, наполненные светом, – хрусталь Дятькова с удивительными гранями!
Рюмки на столе тотчас затаились, ожидая миг своего торжества.
– За праздник нашей встречи! – сказал Ростовский и посмотрел Тоне в лицо.
Она вспыхнула и расцвела.
Рюмки рассыпали удивительный звон – счастливый, легкий, словно бы рассмеялись.
И вино было прекрасное: крымский мускат.
– Знаешь? – сказал Ростовский. – Я – человек города, но очень любил летние месяцы, когда меня увозили к бабушке… В вашем доме тот же самый воздух. У бабушки стены были в рушниках, а у вас вышивки. Какое чудо – скатерть в красном углу!
– Я очень обиделась, когда ты убежал в прошлый раз! – призналась Тоня.
– Я же – солдат!
– Немецкий.
– Немецкий. Моя синяя шинель – мой крест… – Опустил голову. – Я даже рук вверх не поднимал, когда стал пленным. Сдалась разгромленная дивизия… нас собрали, как скот. Погнали, как скот, и очутился я за колючей проволокой…
Налил вина:
– Тоня, за счастье!
– А счастье с твоей шинелью согласно?
– Помоги. Помоги мне! Я хочу, чтоб счастье было нашим.
Рюмки снова зазвенели, но в звонах была тревога, что-то очень острое.
Тоня положила на тарелку Ростовского кусок пирога и себе, полоску.
– Люблю клюкву.
– Пирог замечательный. Я такого вкуса еще не знал.
– А почему ты служишь, если твое сердце тоскует по другой жизни?
– Приказ за номером 270. Кто сдался – враг, семья попавшего в плен – враги. Ростов под немцами, а если будет у наших, наши арестуют мою маму, мою сестру. Ведь я – предатель.
– Этот твой приказ – сам враг русского народа! – грозно сдвинула брови Тоня. – Война без плена не бывает. Наши войска отступали целых полгода. В плену миллионы советских людей. Их всех в тюрьму посадить надо? Посадить того, кто, отступая, бился насмерть?
Тоня взяла бутылку и сама разлила вино.
– Володя, за победу!
Ростовский встал, снял с себя френч.
– Теперь можно. За победу!
Он подошел к девушке, чуть обнял, а поцеловал – ой как!
– Я не знаю, чем бы мог помочь тебе, твоим, нашим?