Непобежденные
Шрифт:
Колодан вылез из своей ниши, огляделся. Взрывы гремели в стороне — у Стрелецкой бухты и южной окраины города. На востоке, где-то в районе Сапун-горы, гудела сплошная канонада тяжелого боя.
— Невеста что ли? — спросил моряка.
— Жена, — ответил он и покраснел.
Жена и жена, мало ли разлук на войне. Он бы и не остановился, если бы не поразило его вдруг зардевшееся лицо у этого всего повидавшего человека. Решил, что они из тех несчастных пар, которых свела война для того, чтобы развести еще до того, как станут настоящими мужем и женой.
— Ничего, — счел он своим долгом
— А мы женаты, — сказал моряк. И заулыбался радостно. — Первого мая расписались. Здесь, в Севастополе.
Это была одной из тех находок, которые переполняли его блокнот, но которых все не хватало. Обрадованный, поспешил представиться, заверить, что у него не праздное любопытство, что страна все хочет знать о героях Севастополя, а рассказать о них сейчас может только он и немногие другие корреспонденты, еще оставшиеся в осажденном городе.
— Как вас звать-то? — спросил, улыбаясь.
— Зародовы мы, — ответил моряк, обнял девушку, и она смутилась, чем окончательно убедила, что к новой фамилии своей еще не привыкла, что здесь, в госпитальных буднях, ее, верняком, знают под девичьей фамилией.
С корреспондентской настырностью Колодан задал еще несколько вопросов да спохватился, что всего свидания-то у них, может, минуты, и поспешил отойти, полез из окопа через бруствер. В той стороне, где всходило солнце, над ровной степью стлалась черная пелена, она растекалась по горизонту, охватывая дали и, вроде бы, приближаясь. Рядом с окопом, в глубокой воронке, сидели женщины, не решаясь, как видно, загромождать его своими узлами.
— Вы на передовую? — окрикнул его моряк. — Возьмите меня.
— Да я… да у меня тут… кое-что сделать надо, — замялся Колодан. Не скажешь этим людям, что всех его дел — промаяться любопытством до следующей ночи, когда можно будет воспользоваться пропуском и улететь на Большую землю.
— Ты же раненый! — закричала медсестра.
— А кто теперь не раненый?
— Ваня-а-а! — Она тихо, по-бабьи, завыла.
— Повидал тебя, теперь и воевать можно.
Он поцеловал ее в губы и крикнул Колодану, чтобы помог вылезти из окопа. Девушка полезла следом, наверху снова уцепилась за мужа обеими руками. Живот мешал ей, и она прижималась боком. Слезы текли непрерывным потоком, из груди прорывался сдавленный стон.
— Погоди отпевать-то, — сказал моряк, снова поцеловал ее, легко отодвинул и пошел, не оглядываясь, припадая на левую ногу, скособочиваясь от боли.
Колодан пошел в другую сторону, но тут знакомо заклокотало в воздухе и он упал, зажал голову руками. Земля дернулась под ним, забарабанило по спине комьями. Прогремело еще несколько взрывов и все затихло, — обычный обстрел наугад, часто практикуемый немецкими артиллеристами.
И вдруг что-то случилось. То ли звук какой долетел до ушей, то ли сердце само собой зашлось в предчувствии. Резко оглянулся, увидел белесый клуб опадающего взрыва как раз там, куда уходил моряк.
Девушка дико закричала, и все, кто был рядом, застыли от немой жути, захлестнувшей сердца. Было в этом крике, в этом нечеловеческом
Колодан тоже сунулся было к толпе, обступившей девушку, на него с необычной злостью заорали бабы, замахали руками. Ушел с нелепым чувством обиды. И вдруг догадался. Стало даже смешно, почему не понял сразу. Потому, наверное, что слишком уж неестественным было случившееся. Рождение человека среди хозяйничающей кругом смерти.
Он вернулся к этой траншее с госпитальными блиндажами много после полудня, когда отвалил нестерпимый зной. Бой еще приблизился и шел с неослабевающим ожесточением. Где точно проходила теперь передовая и была ли она в обычном ее понимании, никто не знал.
Возле знакомой траншеи царило непонятное оживление. Немецких самолетов не было, и Колодан вначале отнес это многолюдство на счет тихой минуты. Потом, подходя, подумал: не получен ли приказ подготовить раненых к эвакуации? Но и это предположение отпало: оживление не походило на сборы, а скорее на пустую праздничную суету.
— Пополнение у нас! — радостно сообщил ему пожилой красноармеец, выползший из блиндажа на костылях. — Кругом смерть, а она рожать вздумала. Ну, бабы, ничего их не берет.
Колодан хотел напомнить, что обстановка отнюдь не на радость роженицы и новорожденного, но сказал совсем другое:
— Радоваться-то нечему. Отца убило…
— Все мы теперь отцы, — перебил его боец, широко махнув костылем. — Крестные отцы.
Это был один из тех фактов, что просились в блокнот. Колодан разыскал женщину-военврача, принимавшую роды, узнал, что мальчик родился на удивление крепкий, спокойный, крупный.
— Раненые словно с ума посходили, — заулыбалась военврач. — Исспорились, переругались. Придумывают мальчишке имя.
— Придумали? — спросил Колодан, чувствуя, что и ему тоже хочется включиться в этот важный спор.
— Сначала большинство за Ивана было. Отца так звали. Да и командарма нашего тоже так зовут. Другие предлагали назвать просто Славой, в честь славы Севастополя. Большинство за то, чтобы объединить эти два слова и назвать Севаславом.
Военврач провела Колодана к роженице, помещенной в отдельной землянке. Девушка заплакала, увидев его. Ребенок не красивый и сморщенный, как все новорожденные, спал, уткнувшись носом в грудь матери.
— Эвакуировать ее надо срочно, — сказал военврач, — мы доложили по команде, но какая теперь связь, сами знаете. Тут надо кому-то лично заняться. Может, вы, а?
— Я займусь, — пообещал Колодан, — Дайте кого-нибудь в помощь, до аэродрома добраться.
— Я сама дойду, — вскинулась девушка.
— Дойдет, — уверенно подтвердила военврач. — Но мы что-нибудь придумаем.
Колодан знал, что сделает. Если не успеет достать другого пропуска, то отправит ее по своему на первом же самолете из тех, что прилетят ночью. Внезапное решение это наполнило его какой-то странной уверенностью. Показалось вдруг, что это и есть то самое чувство, с каким бойцы идут на самопожертвование.