Непокорная тигрица
Шрифт:
— Цзин-Ли, — спросил Чжи-Ган, когда тот завершил процедуру, — где опиум?
Друг предпочел не отвечать. Он наклонился и поднял с пола другую трубку, которая лежала рядом с кроватью. Скорее всего, ее курил капитан. Трубка еще не погасла и слегка дымилась. Чжи-Ган мог бы забрать у него и эту трубку, чтобы тоже раздавить, но Цзин-Ли быстро схватил ее и сунул в рот.
— Еще немного для меня, — произнес он и, мечтательно закрыв глаза, сделал глубокую затяжку.
Чжи-Ган почувствовал, как у него от злости сжимаются кулаки. Он должен узнать правду. При других обстоятельствах он мог бы вызвать друга на поединок. Но какая от этого будет польза? Цзин-Ли курит уже больше часа. Он сейчас в таком состоянии, что
К счастью, это не единственный способ разузнать о том, что ему нужно. И потом, разве можно винить друга за то, что он на один день решил забыть о тяготах жизни? После ареста императора Цзин-Ли лишился всего — и своего состояния, и своей семьи. Все это пришлось оставить и убежать на юг. Чжи-Ган, по крайней мере, родился в бедной семье. В отличие от богатого и изнеженного Цзин-Ли, он привык терпеть нужду и лишения и неустанно трудиться для того, чтобы преуспевать в этой жизни.
Чжи-Ган вздохнул и, повернувшись к другу спиной, вышел из капитанской каюты. Ему не следовало разрешать Цзин-Ли скрываться от своих врагов, притворившись слугой. Палач может путешествовать с другом или компаньоном. Что касается Чжи-Гана, то он никого, кроме слуг, с собой обычно не брал. Зачастую он не брал с собой даже их. Он привык работать в одиночку. Сам судил и сам наказывал виновных. Компаньона могли бы заметить шпионы вдовствующей императрицы, и тогда Цзин-Ли нашли и убили бы.
Поэтому Цзин-Ли пришлось стать просто одним из слуг императорского палача, который, как и прежде, продолжал искать торговцев опиумом. На этот раз он искал их в Цзянсу. Все сложилось как нельзя лучше, и им удалось спрятаться от врагов. Нужно сказать, что Чжи-Гану действительно нравилась такая компания. Общество Цзин-Ли было ему по душе. Правда, только в том случае, когда друг был трезвым.
Сочно выругавшись, Чжи-Ган надел очки и начал медленно и методично обыскивать всю лодку. Он найдет тайник друга и уничтожит его содержимое. И тогда Цзин-Ли снова будет внимательным и рассудительным. Вдалеке от многочисленных искушений и злачных мест Пекина Цзин-Ли начнет новую жизнь и станет тем человеком, каким он должен был стать.
Поиски длились несколько часов, и в результате Чжи-Гану удалось найти тайник с опиумом. Он находился в сундуке сестры Марии. Ему следовало сразу проверить этот сундук, но он почему-то боялся, что его опасения подтвердятся. Обыскав всю лодку, проверив каюту команды, обшарив все углы и закоулки, Чжи-Ган в конце концов вынужден был признать горькую правду.
Когда палач развязал мешок сестры Марии и обнаружил, что тот наполовину пуст, он глубоко вздохнул. Затем, поднеся мешок к лицу, он закрыл глаза и почувствовал сладковатый запах опиума и запах прелой мешковины. Однако сильнее этих запахов был неповторимый аромат сестры Марии. Он до последней секунды верил в то, что она была настоящей монахиней. Сейчас он окончательно убедился в том, что ошибался. Эта белая женщина — наркокурьер, а потому обречена на смерть.
Медленно пройдя по всей лодке, палач оказался на корме. Прислонившись к перилам, он вглядывался в темноту ночи и мысленно представлял себе сестру Марию. Он помнил каждую минуту из тех недолгих часов, которые они провели вместе. Помнил, как отчаянно она защищалась, помнил ее откровенную чувственность и даже то, как она спала, свернувшись калачиком. Теперь он осознал, что она — настоящая красавица. Именно такую женщину он давно искал по всему Китаю.
Он выбросил за борт мешок с опиумом. С шумом ударившись о воду, тот начал медленно опускаться на дно Великого канала. Задумавшись, Чжи-Ган снял очки и вновь
— И ты здесь жил? — презрительно поморщившись, спросил Цзин-Ли. — Да это просто грязная дыра!
Двое слуг, тащившихся позади них по дороге, по которой обычно перегоняют скотину, закивали в знак согласия. Чжи-Ган продолжал хранить молчание. Цзин-Ли наконец-то начал приходить в себя после наркотического дурмана, а это значит, что целый день он будет раздраженным и придирчивым. Поскольку они, как правительственные чиновники, приехали в деревню Хуай-ань провинции Цзянсу с официальным визитом, высокомерное поведение Цзин-Ли только способствовало тому, что их легенда казалась более правдоподобной. Однако, несмотря на это, Чжи-Ган пребывал в довольно мрачном расположении духа.
Хуай-ань — действительно грязная дыра. Чжи-Гану даже без очков было понятно, что это и в самом деле так. Здесь повсюду пахло навозом, а чумазые крестьяне пялились на них, открыв от удивления рты и показывая свои гнилые, прокуренные зубы. Эти люди были глупы и невежественны, а их дети ходили нагишом. Он все еще не мог поверить в то, что родился в этом захолустье и до сих пор жил бы здесь, если бы его отец не совершил ужасный грех. Мысль об этом всегда приводила Чжи-Гана в дурное расположение духа.
— Итак, именно здесь ты жил?
Чжи-Ган махнул рукой в сторону севера. Когда-то, очень давно, во времена его деда, а может, и еще раньше, это была богатая деревня. До того, как реки повернулись вспять и Господь лишил местных жителей своего покровительства. Для Цзин-Ли эта деревня была грязной дырой, а для Чжи-Гана местом его ночных кошмаров.
— Чайный дом находится там. — Палач жестом указал в сторону небольшой группки домов. Он вспомнил, что когда-то это место казалось ему загадочным и прекрасным. Стены двухэтажного, построенного из гладкого дерева дома были украшены затейливыми рисунками. Там всегда очень вкусно пахло. До тех пор пока он не увидел Запретный город, этот дом был для него самым красивым домом на свете.
Именно там Чжи-Ган хотел отпраздновать свое славное возвращение. Он стал богатым мандарином, императорским палачом и человеком, которого уважают и боятся все жители Китая. И он собирался похвастаться своими достижениями перед людьми, которые издевались над ним в детстве.
— Вонючая дыра, — пробормотал Цзин-Ли, когда они повернули за угол и увидели чайный дом.
Чжи-Ган не мог не согласиться с ним. И почему раньше это строение казалось ему таким красивым? Что может быть красивого в потрескавшихся бревнах и нелепых полудетских рисунках, на которых были изображены драконы? Он думал, что, когда они подойдут поближе, дом не будет выглядеть таким ужасным. Но вскоре понял, что горько заблуждался. Сам дом находился еще довольно далеко, однако они уже ощутили жуткое, невыносимое зловоние. Пахло прогорклым маслом, дешевым чаем и мочой. И что это там шевелится на полу? Входя в дом, он прищурился. По полу неспешно расхаживала курица. Похоже, ей удалось вылезти из клетки. Чжи-Ган поддел ее ногой, отшвырнув в сторону, и прошел дальше, внимательно глядя под ноги.
— Нет, я тебе не верю, — медленно произнес Цзин-Ли, сопровождавший его.
Чжи-Ган снова не ответил ему. Он быстро поднялся по лестнице, с детства помня каждую ее ступеньку, и подошел к самому красивому в этом доме креслу. В детстве ему казалось, что это кресло, стоявшее на втором этаже, по красоте ничем не уступает Трону Дракона. Потом ему довелось увидеть Трон Дракона собственными глазами. Это зрелище вызвало у него какой-то благоговейный, почти детский восторг, и он даже посмел прикоснуться к нему. Теперь он понял, что деревянное кресло, огромное, наспех сработанное, было всего лишь жалкой пародией на него.