Непотопляемый. Рассказы
Шрифт:
– То есть она с улыбкой приходила на лекции. Получала за это огромные гонорары. Жила в лучших отелях. Подсаживалась в поездах к ничего не подозревающим людям, рассказывая о том, как ей здесь нравится, а сама в это время… – комментировала я.
– А сама все это время писала вот этот вот опус, – подтвердила Ольга.
Итак, «с каждым преодоленным километром пространства этой поистине необъятной страны» риторика Марты Нойманн звучала все более неприязненно. «Сапсан», писала она, этот стремительный поезд, названный в честь сокола (а соколиная охота, как известно, любимое развлечение русской аристократии), на самом деле довольно плохо вписывается в российскую действительность. Ведь построен он немецкой компанией Siemens и рассчитан на современную высокотехнологичную инфраструктуру, которую русские до сих пор не в состоянии создать, как и обеспечить безопасность пешеходам.
– Дело, видишь ли, в том, что на одной из презентаций Марта Нойманн познакомилась с главным редактором нашего информагентства и смогла втереться к нему в доверие. Он пригласил ее на пресс-конференцию Российских железных дорог и представил одному из топ-менеджеров. Она долго восхищалась тем, как организовано железнодорожное сообщение в нашей стране, топ-менеджер размяк, отвечал ей на все вопросы, наболтал лишнего… – пояснила Ольга.
Этот самый топ-менеджер РЖД был выведен в очерке в самом неприглядном свете: в его ответах немецкой журналистке слышалось лукавство, а глаза он постоянно отводил в сторону.
Хорошенько проехавшись по Российским железным дорогам, Марта Нойманн перешла к бытописанию пассажиров. Здесь были русские женщины с силиконом во всех возможных местах, еще четверть века назад считавшие за счастье переехать из терпящей бедствие страны в любую захолустную немецкую деревеньку, а ныне высокомерно взирающие на иностранок, считая себя эталоном красоты. Они раскрывали золотистые «макбуки», садясь в «Сапсане» у окна, и хищно оглядывали вагон в поисках интересного мужчины. С мужчинами, замечала госпожа Нойманн, в России тем временем было негусто, более того – они демонстрировали явные признаки вырождения. Далее шла врезка про тяжелое демографическое положение русских. Затем журналистка пересаживалась в плацкартный вагон обычного поезда и пересказывала заунывные истории, услышанные ею от простых пассажиров без «макбуков», которые перебивались с хлеба на воду, болели, страдали – в том числе и от отсутствия свободы слова.
– Она что – знает русский? – заинтересовалась я.
– Ну да, вот же она пишет: «Весь этот год, проведенный в России, я с благодарностью вспоминала маму, которая заставляла меня учить русский язык, казавшийся таким сложным, неактуальным в повседневной жизни, воскрешающим самые неприятные воспоминания моего детства…»
Я нервно кашлянула и допила кьянти. «В комнату под видом человека вполз Яков Гусарин…» – пришла на ум метафора собственного сочинения, имевшая отношение к особым состояниям креативного продюсера телеканала, на котором я работала. В такие моменты он медленно вплывал в кабинет и, щуря близорукие глаза, зловеще шепелявя, устраивал разнос подчиненным. Метафора тут же пошла в массы. Гусарин получил кличку Аспид и долго бесновался, случайно об этом узнав. О первоисточнике, к счастью, никто не вспомнил, поэтому образ вползающего аспидом продюсера был приписан авторству коллективного бессознательного. Безусловно, как и у Гусарина, промилле яда на кончике языка Марты Нойманн превышало все допустимые для среднестатистического человека нормы. Но Аспид, по крайней мере, был свой, хорошо знакомый, предсказуемый, а вот кто эта ушлая, лицемерная женщина, которую мне предстояло отыскать на чужбине?
– Ну, по большому счету, нельзя ведь сказать, что она все это выдумала, – задумчиво произнесла Ольга. – Гибли же люди под «Сапсаном»? Гибли. Деревеньки на пути из Петербурга в Москву такие, что без слез не взглянешь. Тетки с силиконом у нас тоже на каждом шагу. Мужчины… кхм… демонстрируют явные признаки этого…
Мы прыснули. Я заметила, что в тексте не хватает медведя в шапке-ушанке, у которого в одной лапе бутылка водки, а другой он рулит танком.
Вот уже пару лет мы путешествовали вместе. Думаю, я привносила оживление в размеренную манеру Ольги рыться в путеводителях, досконально планировать маршрут, делать протокольные фотографии на фоне Эйфелевой башни, с наслаждением застревать в гигантских аутлетах, часами примеряя две почти одинаковые юбки. Прохладное здравомыслие Ольги слегка усмиряло мои порывы схватить эту увертливую жизнь за гриву, оседлать, помчаться галопом и уже потом разбираться с последствиями – как тогда, в темной арке, когда я устремилась за французским клошаром, очарованная его странным пестрым шарфом и манерой подпрыгивать на ходу. Ольга, выхватив у меня сумку с паспортом и кошельком, решительно зашагала прочь от зловонных парижских тайн. Ничего не оставалось, как поплестись за ней.
Недавно нам исполнилось по тридцать три. Когда-то мы вместе заканчивали факультет журналистики МГУ, были в то время дружны, но затем потеряли друг друга из виду. Ольга Тихомирова возглавляла отдел экономики в информационном агентстве, А я, Кристина Сергеева, снимала военно-патриотическую документалистику на телевидении. Как-то на одной весьма бурной встрече однокурсников, неудачно совпавшей с солнечным затмением, я наткнулась в самом темном углу ресторана на рыдающую Ольгу, намертво вцепившуюся в бокал с виски, точно астматик – в спасительный ингалятор. Ничего удивительного в этом не было, ибо в тот момент практически в каждом углу заведения рыдало по девушке, а на свободном пространстве возле барной стойки трясли друг друга за грудки, припоминая старые обиды, двое верзил – корреспонденты «Ведомостей» и «РБК». Ольгу часто сравнивали с одной из девушек Бонда – актрисой Евой Грин: надменный подбородок, большие неспокойные глаза, фарфоровая кожа, волна смоляных волос. В тот вечер ее агент 007 – статный сероглазый банкир – позвонил из командировки и сообщил, что подает на развод. Встретил другую. Ольга была его второй женой, брак длился всего-то полтора года. Что ж, очевидно не стоит рассчитывать на вечную любовь, если к вам на пресс-конференции подходит красавец в кипенно-белой рубашке и говорит, что он Бонд. Джеймс Бонд. Даже если при этом вы так похожи на Еву Грин… Глотая слезы, Ольга то снимала, то надевала обручальное кольцо с маленьким изящным бриллиантом. В конце концов, соскользнув с ее пальца, кольцо с тихим всплеском опустилось на дно бокала, золотистая гладь виски сомкнулась над ним.
– Коктейль «Титаник», – не подумав, ляпнула я и тут же в тревоге вскинула глаза на Ольгу, ожидая, что та зарыдает еще сильнее. Но, вопреки опасениям, Ольгу это рассмешило. Глядя в зеркальце от пудреницы, она осторожно вытерла размазанную тушь, и запила шутку горьким коктейлем, приготовленным по собственному рецепту.
Потом Ольга говорила, что именно я в значительной степени помогла ей выбраться из состояния опустошенности. Каждые выходные я заезжала за ней на своей красной «хонде» и везла завтракать в какое-нибудь уютное местечко на Патриарших прудах или близ Новодевичьего монастыря. Водила на выставки. Приносила интересные книги. Веселила. Молчала за компанию.
…У стоек регистрации Germanwings уже собралась очередь, по счастью, не очень большая. «Зачем тебе «Аэрофлот»? – безапелляционно сказал Ольге ее коллега, считавшийся экспертом по Германии, когда она заикнулась о поездке в Берлин. – Лети Germanwings, это же дочка Lufthansa, отличный лоукостер, цена-качество – все в самый раз. И потом – что может быть надежнее немецкой авиакомпании?» Несколько месяцев спустя, когда впавший в депрессию пилот «немецких крыльев» направил свой «аэробус» в альпийскую скалу, коллега-советчик, улетая в очередную заграничную командировку, немедленно пересел на рейс «Аэрофлота», бормоча что-то вроде «ну, кто бы мог подумать, а?» Но очевидно, что сейчас кое-кто в очереди все-таки подумывал о такой чудовищной вероятности задолго до того, как она стала реальностью.
– Дддевушки… а вы когда-нибудь летали этим лоукостером? – сказал кто-то прямо мне в ухо, обдавая густыми коньячными парами. Вздрогнув, я обернулась. Позади стоял молодой человек в оранжевом пуховике нараспашку. Под пуховиком – желтый джемпер, в вырезе которого виднелся краешек синей футболки. У незнакомца было приятное интеллигентное лицо, его глаза сквозь фильтр очков в золотистой оправе казались большими и тревожными. Я немедленно дала ему прозвище Канарейка.
– Нет, мы впервые.
– Черт, мне срочно надо выпить, – расстроился Канарейка и нервно потер переносицу указательным пальцем. – Нет, я, конечно, выпил, но… эта турбулентность… знаете, хуже всего, турбулентность… в этом небесном автобусе так трясет…
Следующие двадцать минут Канарейка щебетал без умолку, даже слегка расслабился и заулыбался. Мы, пожалели, что заблаговременно не прошли регистрацию онлайн. Сдав багаж и получив посадочные талоны, мы отправились в вояж по дьюти-фри, время от времени замечая краем глаза апельсиновый пуховик, мелькающий то у полок с алкоголем, то у входа в паб.
И вот самолет взмыл в воздух, поплыл над снежными полями. Сорок минут спустя выяснилось, что на борту бомба. Обнаружилось это обстоятельство ровно в тот момент, когда тишину салона внезапно взорвал чей-то красивый тенор.