Непотопляемый. Рассказы
Шрифт:
Нужно ли соблюдать хронологию? Очевидно, что дальше наступило Рождество, по телевизору транслировали пышные католические песнопения, я тупо смотрела на экран. Потом настал день, когда мы вызвали такси и поехали в аэропорт. Дворники смахивали с лобового стекла капли-снежинки. Мы заняли свои места на борту, и тут Вселенная снова крутанула свое ироничное колесо: в проходе между рядов стоял наш старый добрый знакомый. На нем был все тот же оранжевый пуховик, из-под которого выглядывала красная футболка. Стекла очков все так же воодушевленно мерцали. Он был абсолютно – ну, то есть натурально в стельку – пьян. Да-да, это был Канарейка. Он присел рядом с нами, на незанятое никем место.
– Хотите выпить? Я Стефан. Встречался в Берлине с моими родственниками из Югославии – они не хотят меня знать… – сказал Канарейка, сильно запинаясь. Потом нервно рассмеялся и пошарил рукой в пространстве, точно ожидая, что из воздуха соткется бокальчик виски.
– Вы… вы серб?
– Наполовину. Отец из Белграда.
Бессвязный рассказ Стефана не добавил мне хорошего настроения. К счастью, его ненадолго хватило с историей об интернациональном раздоре, который устроили в Югославии треклятые американцы. Он ушел бродить по салону дальше, пел, вновь был усмирен стюардессами… Последний раз я видела Канарейку в зоне выдачи багажа, ведомого под руки двумя полицейскими. Русские пассажиры провожали его сочувственными взглядами.
Мы получили багаж и вызвали такси. Вышли на улицу. Были сумерки, постепенно, аккордами, вступал в силу снегопад. Я стояла и думала: ну, зачем. Зачем дед послал меня туда с картиной. Почему не нашел Марту сам. Почему не рассказал. Но внутри, не облеченное в слова и не закованное в логику, пульсировало знание, почему он поступил именно так. Я не смогла бы принять эту историю, будь она простым пересказом событий. Я могла ее только пережить. Как и Марта. Он придумал для нас лобовое столкновение как шанс начать новую жизнь. Я понимала это, но считала его трусом.
Завибрировал телефон. Я достала его из кармана замерзающими руками и прочла два сообщения, пришедших одновременно. «Ты прилетела? Дед при смерти, срочно приезжай», – написал отец. А второе пришло с незнакомого номера с иностранным кодом, и в нем было только одно слово: «Danke».
Лучшие томаты на Сицилии
И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело – воздаянье
Само в себе, таясь, таит.
Собирались спешно, одним днем. Разинутые пасти двух больших черных чемоданов поглощали все, что им скармливал Макс – от футболок и тюбика зубной пасты до бинокля и кипы рабочих документов. Напротив, нога на ногу, сидело отлитое из бронзы создание и, потирая курносый носик, обгоревший на заморских пляжах, объясняло, что там, куда они едут, сто процентов есть магазины, а в них – зубная паста, плавки, кроссовки и прочая ерунда, которую Макс так боится забыть. Макс раздраженно косился на свою аппетитно прожаренную на солнце сестру Варю, на ее рассыпчатые веснушки и пикантную щербинку между двумя белыми резцами в улыбающемся рту. Она так часто путешествовала, что могла собраться в путь с закрытыми глазами. Ее чемодан освежающе-мятного цвета давно был собран и с самодовольным видом стоял у входной двери, бия копытами, готовый ринуться навстречу приключениям. Будь они детьми, Макс давно оттаскал бы Варю за косички, и она с ревом побежала бы к родителям. Но Максу было сорок, а Варе тридцать, и подобные методы – увы! (подумал Макс) – не работали. А дело, между тем, пахло керосином, и Макс сейчас задавался вопросом: а соображает ли Варвара, что это никакой не отпуск, а паническое бегство, изгнание? Поначалу он был категорически против ее компании, но Тарасыч – их дядя по отцовской линии – настоял. Варя знает итальянский – и баста, сказал Тарасыч. Будет твоим личным толмачом, сказал дядя. Баста, как тут же объяснила ему Варя, тоже итальянское слово типа нашего «харэ». Хорошо было выпендриваться этой молодой сучке, не знавшей горести и получавшей любые деньги на свои прихоти, включая экзотическое образование…
Около полуночи они вызвали такси в аэропорт Кольцово. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, Макс смотрел, как мелькают мимо пустынные улицы Уралмаша, на которых прошла большая часть его жизни. Черт его знает, что такое, но сейчас он словно видел стереографические картинки из своего юношеского прошлого – худосочный пацан с разбитыми костяшками кулаков, с опухшей губой, с дырой на новых адидасовских трениках и ощущением глубокой личной драмы по этому поводу… Вот она, Белая башня, водонапорная станция, придуманная конструктивистами, неподалеку от которой «его» пацаны забили стрелу бригаде с соседнего района. Стремительно насовав недругам по скулам, молодежь бросилась врассыпную при виде наряда милиции, и в этот трагический момент студент ПТУ Максим Черенцов ощутил легкую прохладу в левой коленке, овеваемой капризными дуновениями майского вечера. Сука!!! Дыра, сука! На новых «адиках» дыра! И дня не проходил на понтах, одобряемый завистливыми похлопываниями корешей по плечу. По оценкам пацанов, штаны были выше крыши. Их где-то добыл Михал Тарасыч, его загадочный дядя, служивший водителем в администрации Екатеринбурга. Увидев прореху следующим утром, Трасыч неодобрительно цыкнул зубом, но посмотрел на Макса как бы с уважением…
– Честно говоря, Сицилия – это не то, чтобы прямо место мечты… Только звучит красиво. Утешает то, что мы селимся в Монделло, а это крутое тусовочное место, – прервала поток воспоминаний Варя, выныривая из ВКонтакте.
– Иди в жопу, – от души отозвался Макс. – Неужели ты полная дебилка? Забудь о гламурных фотках, я щас высажу тебя на трассе, и – будь спок – Тарасыч меня поддержит.
Варя в кои-то веки заткнулась. Максу даже показалось, что она вернулась в неприглядную действительность из своих виртуальных сновидений и готова сотрудничать.
Как пробуждаются вулканы, знают только вулканологи, но людям обычно плевать на их запоздалые прогнозы – они имеют дело уже с последствиями. С неумолимо наступающим потоком магмы, обращающим в пепел то, что ты возводил кирпичик за кирпичиком всю свою жизнь.
О том, что прокуратура собирается возобновить следствие по уголовным делам ОПГ Федора Солдатова Максу рассказал Тарасыч. Дядя давно уже не крутил баранку – у него самого теперь был личный водитель. Что и говорить, двухтысячные превосходно сказались на его благосостоянии: Черенцов Михаил Тарасович стал большим человеком, владельцем крупнейшей в Екатеринбурге девелоперской компании. Пока возил на служебной машине сильных мира сего, обзавелся серьезными связями, природная смекалка помогла в остальном. Новости дядя всегда узнавал первым.
– Макс, тебе надо уехать, пока делу не дали ход, – сказал он племяннику сутки назад. – Заляжешь на дно, а я тем временем все улажу. А ты как будто в командировке – ты же не мог знать, что там прокурору в голову взбредет.
Они сидели на просторной кухне в квартире Тарасыча за пустым столом. Дядя раскручивал лимон-дирижабль, люминесцентно светившийся в вечерних солнечных лучах, и смотрел, как тот вращается вокруг своей оси. Его лицо, как всегда, казалось бесстрастным, но Макс чувствовал, что Тарасыч на взводе. Стоило Максу – вице-президенту его корпорации – оказаться под следствием, как клубочек начнет разматываться, и тогда могут всплыть дела давно минувших дней, имеющие отношение не только к его племяннику, но и к самому Тарасычу. А что мог творить Тарасыч, прокладывая себе путь к вершинам, не знал даже Макс.
Первый судебный процесс по делу бригады Солдатова состоялся десять лет назад, тогда пересажали весь костяк преступной группировки. Федор Солдатов получил пожизненный срок в колонии строгого режима. Макса и его приятеля Серегу Малышева обвиняли в убийстве бизнесмена Семёна Шаркова: Малышев дважды выстрелил в предпринимателя из обреза, а Макс стоял в это время «на стреме», страхуя подельника. Но коллегии присяжных доводы обвинителей показались неубедительными: приятных молодых людей в приличных костюмах сегодня было сложно представить бандитами с темных подворотен. Их оправдали. Малышев долго не прожил – его сбила машина. А Макс был готов сделать лоботомию, лишь бы забыть свое кровавое уличное взросление, которое иногда являлось ему во снах. И вот шестеренки правосудия заскрежетали снова, кому-то понадобилось ворошить прошлое всего за год до истечения срока давности по преступлению. Он был уверен: копают под дядю, который слишком многим успел перейти дорогу. Копают под дядю, а закопают его…