Непознанный мир (цикл повестей)
Шрифт:
Двери широко распахнулись, и на пороге возник статный мужчина в чёрном камзоле. Одной рукой он опирался на длинную, чёрную же трость, а другой небрежно поправлял воротник. Его непокрытая голова блестела чёрными как смоль абсолютно гладкими волосами, а едва видные тонкие усики казались чернильными чёрточками над верхней губой аристократа.
Взгляд красивых серо-зелёных глаз англичанина упал на дворецкого, – при этом уголки его губ чуть-чуть приподнялись в лёгкой улыбке.
– Ну, Уоллфрид, что новенького от Фреммора? – мягко спросил он. – Ты ведь и в этот раз открывал канал связи с ним, так?
В ответ на эти слова старый дворецкий упал на колени и с мольбою в глазах произнёс:
– Простите меня, милорд, простите… Я… я не смог в этот раз с ним поговорить, слишком уж нелегко в последнее время мне стало это делать, да и не на должном уровне я нахожусь, чтобы быть ближе к Великому Фреммору, поэтому мне никогда
Англичанин спешно подошёл к слуге и поднял его под руки с колен.
– Нет, – произнёс он, покачав головою. – Не стоит так часто беспокоить Фреммора по всяким пустякам. – Он наклонил голову Уоллфрида и, поцеловав его в макушку, прижал к своей груди. – Ты слишком изматываешь себя в последнее время постоянным сидением в этом подземелье и утомительными призывами к нему. Ты должен отдохнуть какое-то время, Уоллфрид, ведь так нелепо потерять тебя я не хочу.
Уоллфрид, прижимаясь к груди своего господина всем своим покорным существом и ощущая щекой тепло его крепкого тела, вдруг совершенно отчётливо услышал быстрое, взволнованное биение его горячего сердца. И другого, бьющегося рядом с ним в унисон. Его сердца. Его собственного больного сердца. Сердца слуги, измученного за долгую жизнь всеми земными бедами и печалями, пока оно не нашло приют и покой в обители замка Вейсголлвилд. В добрых руках нового хозяина.
Но это было двадцать лет назад, а теперь всё возвращается. Не так давно Уоллфрид стал приходить сюда, в бывшие подземные катакомбы древнего Вейсголлвилда, ставшие теперь святилищем Фреммора, первого слуги этого замка и Первого слуги Англии. И драконы, к которым Фреммор благоволил, – первые из животного мира разумные существа, и первые существа, прирученные людьми в древние времена. Но эти прекрасные существа могут исчезнуть по вине людей, обрекших их на голодную жизнь в изгнании, ведь сами добывать себе пищу в дикой природе большинство из них не умело, когда их сослали. И Уоллфрид, стремясь вернуть назад этих благородных (для англичан, во всяком случае), сильных и смелых животных с помощью Фреммора, истратил последние крупицы здоровья в этом сыром подземелье. И его сердце скоро совсем изобьётся, и будет биться всё медленней и медленней, пока…
Горечь взяла его душу, и Уоллфрид, обхватив руками хозяина за плечи, горько разрыдался.
– Нет, Уоллфрид, нет… Не плачь… – уговаривал его мужчина, гладя слугу по растрёпанным седым волосам, длинным и шелковистым, ещё крепче прижимая его к себе. – Прости, что напомнил тебе о твоём недуге… Прости… Тихо, родной, тихо… Прости меня, что хотел запретить тебе видеться с Фреммором. Я совсем забыл, что он твой покровитель, а кроме него, из богов у тебя больше никого нет…
Тут Уоллфрид быстро отстранился от него и взглянул в глаза своему господину. И тот увидел в глазах слуги на фоне слёз искорки счастья.
– Нет, милорд, вы… неправы… – Казалось, последнее слово было совсем чуждым дворецкому, с такой неохотой и даже несколько испуганно он его произнёс. – Вы – мой бог. Настоящий бог и покровитель, да не прогневается на меня за это Великий Фреммор.
– Ах ты мой милый, – рассмеялся хозяин и поцеловал Уоллфрида в переносицу. Этот поцелуй обычно заменял словесное выражение человеческих чувств и означал: «Я горжусь тобой», что в отношениях «хозяин – слуга» приобретало особую яркость и значимость.
Уоллфрид преклонил седовласую голову перед своим господином.
– Благодарю вас, сэр лорд Лайтенвуд, но я послушаюсь вашего совета и постараюсь пореже общаться с Великим Фреммором. Но сегодня я просто не мог не придти сюда…
Он умолк. Лорд Лайтенвуд долго и внимательно вглядывался в виновато опущенные глаза дворецкого, а затем тихо и ласково спросил, взяв его руку в свою:
– Из-за чего же ты пришёл сегодня сюда, друг мой, ответь.
Уоллфрид глубоко вздохнул, и сердце его, только успокоившись, вновь учащённо забилось. Он вспомнил, как Фреммор в самом начале порвал едва натянувшуюся между ними нить контакта, нить мысленной связи, едва коснувшись сознания Уоллфрида, который думал о драконах, и тому пришлось потом искупать свою вину перед великим слугой за столь неподходящий вопрос молитвами о прощении. Фреммор не пожелал разговаривать с ним о драконах, а прерванный контакт тяжёлым грузом лёг на и без того измученное сердце старого дворецкого. Но, скрепя волю, Уоллфрид всё же попросил его не оставлять драконов наедине со своей бедой. И об этом должен узнать его хозяин, хоть он никогда и не видел этих прекрасных животных, ведь ему было всего тридцать четыре года, и когда он родился, мораторий уже был. Кроме того, Уоллфрид узнал сегодня, что в самом центре Лондона приземлился дракон с двумя всадниками, и весь город стал на голову: на дракона сбежался посмотреть чуть ли не весь Лондон. И уже в этом был знак. Знак их возвращения. Значит, люди признали ошибку, совершённую пятьдесят лет назад их предками. И об этом непременно должен узнать его господин.
И старик, моля Фреммора о положительном отклике хозяина на свои последующие слова, с придыханием ответил:
– Из-за драконов, милорд. Они…
Он не договорил, потому что лорд Лайтенвуд поглядел на слугу с лёгким удивлением, как бы не поверив в услышанное. Уоллфрид не знал, да и не мог знать о страшной тайне своего хозяина. А тайна была действительно страшной: когда лорду было пять лет и он жил в этом замке с родителями, старшей сестрой и её братом-близнецом, как-то раз стая оголодавших драконов прорвала границу своего изгнания и напала на Лондон. Английские драконы всегда славились своей жестокостью, и в этот день они растерзали в клочки всю семью маленького лорда, когда они выехали на прогулку в открытой карете. И хотя у сопровождавших процессию гвардейцев было оружие, оно, увы, оказалось попросту бессильно перед огромной стаей быстрых тварей, броню которых не смогло бы пробить даже современное огнестрельное оружие. А во времена Средневековья в основном преобладали лук и стрелы, которыми и пытались отбиться от хищников. Но это только приблизило гибель династии Лайтенвудов: озверевшие чудовища за две минуты растерзали на земле всё, что только можно было растерзать. Местность была открытой, и укрыться было негде. И коварные хищники, насытившись, улетели назад, оставив после себя поле, пропитанное кровью: дворянской и дворовой, звериной и птичьей (семья лорда брала на прогулки своих охотничьих птиц)… А малыш Лайтенвуд уцелел: его закрыл своим телом личный слуга его матери, которая доверяла ему как себе, и в момент первой атаки драконов отдала ему мальчика и твёрдо приказала бежать отсюда прочь. «Он должен остаться жить», – сказала она тогда слуге. Но тот не успел убежать. Замеченный одним из драконов и задетый его страшными когтями, слуга, истекая кровью, упал в траву, накрыв собою ребёнка, и лежал так, пока дракон рвал его, не заметив под телом слуги перепуганного маленького мальчика. Пока драконы расправлялись с семьёй Лайтенвудов, истерзанный слуга, истекающий кровью из страшных ран и оставленный драконом умирать в мучениях, из последних сил и превозмогая чудовищную боль, пробовал успокоить плачущего лорда тихим шёпотом слабеющего голоса о том, что нечего бояться и не надо плакать. Но тогда этот пятилетний мальчик видел весь этот ад и кошмар своими глазами, перестав в одно мгновенье быть ребёнком. И уже после того, как страшный хаос из криков ужаса и рёва драконов полностью утих, малыш выбрался из-под тела слуги и увидел, что тот уже мёртв. И лишь потом – окровавленное поле, усеянное человеческими останками и грязными обломками их парадной кареты.
Тогда он громко закричал и помчался назад, в замок. И потом целый месяц молчал и не общался ни с кем из прислуги. Его тётя приехала в замок из соседнего графства и забрала его к себе, чтобы окрестные земли замка не напоминали ему о трагедии, и чтобы он забыл об этом навсегда.
Но маленький лорд не забыл. В четырнадцать лет ему пришлось вернуться в родовой замок Вейсголлвилд, чтобы унаследовать свои владения. Давно прошедший шок сменился теперь горестными воспоминаниями, и Лайтенвуд поклялся убивать каждого дракона, если только увидит его хотя бы издали.
Но больше драконы не появлялись. Лайтенвуд принял в услужение Уоллфрида, – в память о том слуге, который спас его от драконов, и назначил Уоллфрида дворецким и своим личным слугой. Но ему он не рассказывал о своём прошлом, щадя старика, и строго приказал всей прислуге тоже не говорить ему об этом. Старый слуга и не подозревал, насколько больно сейчас ранили хозяина его слова. Но в сказанном Уоллфрида нельзя было винить, ибо он видел этих животных ещё до принятия моратория и считал их самыми прекрасными существами на Земле, послушными людям и служившими им, и не мог, наверное, даже представить себе, что они могут в два счёта растерзать человека, ведь агрессия у них в крови. И если один раз она проснётся, дракон не повернёт назад, и будет убивать и убивать. И ни перед чем не остановится.
Лорд Лайтенвуд не мог поверить услышанному. Его старый слуга пытается вернуть этих тварей назад? ДРАКОНОВ, этих убийц, жаждущих человеческой крови, которым вот уже пятьдесят лет закрыт путь в английское небо? И ради этого зла он рискует своим и так уже слабым здоровьем, а сегодня чуть не навлёк на себя гнев Первого слуги?! Но драконы…
Лорд Лайтенвуд схватил Уоллфрида в охапку, привлёк к себе и поцеловал его с нежностью в макушку, глаза, брови, лоб, щёки, шею, и даже руки. В мыслях Уоллфрида в этот момент быстрым вихрем проносились значения всех этих поцелуев: «Я тебя люблю», «Я не смогу жить без тебя», «Ты самый лучший на свете», «Никому тебя не отдам», «Прости меня за всё», «Я хочу тебя утешить», «Я за тебя жизнь отдам»…