Неправда
Шрифт:
Вот свет души его, вот грязь.
Нет же, нет...
И сколько веков тот Суд Страшный шел?
Вот он - я. А вот он - Ты.
Суди же меня, Господи за дела мои.
Трижды по три он блуждал в впотьмах небытия, ужасаясь бледным теням своей памяти. И, когда свет тьму вдруг эту разорвал - он ринулся навстречу ему, жаждущий избавления от себя самого.
Потерявшийся в сумраке бытия. Ненужный себе, к кому ты сейчас пойдешь?
И сказал ему Голос, молчавший до тех пор, и горы качнулись от Голоса того, и звери небывшие никогда, преклонили
– ...Где же найти Мне тебя, сын Мой непокорливый?
Где Мне ждать тебя, руки умывший?
Где встретиться нам, отчаявший себя?...
И расцвел свет над землей. И посмотрел он на мир, и увидел он.
С раскаленного неба падал дождь.
То плакали ангелы...
И пал на колени человек, и слезы закапали на следы его, и заботы его растворились в синем воздухе, и лег крест на плечи его...
...Кто-то отер пот с его лба. Лешка открыл глаза и увидел склонившегося над ним улыбчивого, по обыкновению глазами, отца Геронтия:
– Что? Уснул страдалец?
– Наверное...
– пожал плечами студент.
– Я не знаю. Не могу сказать.
– Ну и не говори.
– Легко сказал батюшка.
– Почитал?
– Почитал.
– Все ли понял?
– Нет. Не все. Но хотел бы.
– Студент с трудом, но все же сел на кровати.
– А что не понятно-то?
– священник сел рядом на старую табуретку и внимательно стал слушать Лешку.
– Ну вот, например, почему о детстве Христа ничего не написано?
– Как это не написано? А Рождество Его, а бегство в Египет, а беседа Его в Храме Иерусалимском, в двенадцатилетнем возрасте? Впрочем, это у Луки, ты не читал еще.
– Так это так, фрагменты. А в целом ничего нет.
– Ишь ты... А зачем? Это ж не биографическая книжица какая, а Благая Весть о том, что человеку полезно, а что нет.
– Нам в институте говорили, что это доказательство того, что Христа не существовало?
– Так для атеистов хоть какие доказательства приведи, они все равно не примут Христа.
– Махнул отец Геронтий рукой.
– Не хотят они видят, так им беда. Не тебе. А так, по их словам, и Аристотеля не существовало, и Платона, тем паче Сократа. И даже Юлия Цезаря. Просто не принято тогда было о детстве писать, если хочешь - это литературный стиль того времени.
– Я вот еще слышал, что Христос воспитывался не то в Индии у йогов, не то у египетских жрецов, которые ему тайные знания передавали.
– Сам-то подумай, чего ляпнул!
– укоризненно посмотрел на Лешку священник.
– Ты как себе представляешь, чтобы старик, женщина и ребенок через пылающие границы Римской империи пройти, потом через могущественную Парфянскую державу, а потом еще и через княжества Индии, где через одного раджи своему сатане-Шиве поклонялись? Их бы либо в рабство, либо на идольский жертвенник...
– Но ведь Христос - Бог! Ему же все возможно! Мог бы сразу - раз и в Индии!
– А если Он Бог, то чему Его йоги научить могли? Да и какие еще тайные знания? Сказано же Им - кто зажженный светильник под кровать прячет? Наоборот, выносят его, чтоб всем видно было. А прячут сей свет те, кому Христос страшен.
– А нам вот в кружке биоэнергетики говорили...
– Ох ты!
– всплеснул руками отец Геронтий.
– Так ты что, чародейством занимался?
– Было дело...
– нехотя сознался Лешка.
– Бросил уже.
– Случилось что?
– Случилось, отец Геронтий. Очень даже случилось.
– Рассказывай, отрок!
– сурово молвил отче, нахмуривший свои лохматые, седые брови.
И Лешка сбивчиво, прыгая с мысли на мысль, но стараясь не утаивать ничего, начал свой рассказ.
Говорил он долго, стараясь не упустить самую мельчайшую деталь своих блужданий.
И когда дошел до финала, понимая, что еще далеко он не дописан, то спросил священника:
– Отец Геронтий! Я одержим, да?
Вместо ответа тот встал и набрал полный рот воды из полулитровой бутылки, стоявшей под иконостасом. А потом подошел к кровати, где лежал студент и неожиданно фыркнул холодной водой прямо в лицо Лешке.
Тот оторопел и ничего не смог сказать, как рыба, открывая и закрывая рот.
– Ну и что?
– буднично, будто бы ничего не произошло, спросил батюшка.
– Ну и ничего...
– недоуменно ответил Лешка, утирая лицо.
– А что должно быть?
– Кабы ты, отрок, одержим был, так сейчас орал бы как от ожога, завертелся бы и закружился бы бес в тебе. Я таких еще по молодости в Лавре насмотрелся. Да и Святое Евангелие в руки бы ты не смог взять.
– Ответил ему отец Геронтий.
– Значит во мне беса нет?
– тонким голосом, ровно ребенок спросил Лешка.
– В тебе нет. Но рядом с тобой есть.
– А как же мне быть?
Отец Геронтий помолчал, а потом спросил Лешку:
– Ты в Бога-то веруешь, язычник?
– Чего это язычник-то?
– возмутился студент.
– Как это чего? Ты чем в пасхальную ночь занимался? Демона вызывал? Заклинания сочинял?
– В какую еще ночь?
– Вот невежда, прости Господи! Та ночь, с тридцатого апреля на первое мая, была ночью с Великой субботы на Великое Воскресение. Светлое Христово Воскресение. Понимаешь?
– А нам говорили, что это древний праздник жизни и что в эту ночь человеку открывается астральный мир...
– Ох и набрался ты терминов! Астральный мир... праздник жизни - это точно. Так и надо благодарить Того, Кто эту жизнь тебе дал, а не скакать, как ведьма в Вальпургиеву ночь.
– Вальпургиеву?
– Ты и этого не знал?
– всплеснул руками священник.
– Чему же вас в институтах учат? Ночь с тридцатого апреля на первое мая - Вальпургиева ночь. В Средние Века, у католиков, считалось, что ведьмы устраивают шабаш на горе Броккен. Наши сатанисты переняли эту традицию. А уж такая ночь да перед Пасхой... Осквернить шабашем надо обязательно! Ты слышал, что в Оптиной пустыне недавно сатанист трех иноков убил?