Неправда
Шрифт:
– А здесь подрабатываешь?
– Ага, мы сессию специально досрочно сдали, чтобы в стройотряде поработать.
И они отправились в ближайший туалет по качающемуся коридору вагона. Пассажиров видно не было, видимо, спали уже. Хотя вроде бы еще рановато, в таких вагонах обязательно должна была быть веселая компания гуляк, которая бы вовсю дегустировало бы сорта пива со всех мелькающих станций по ходу следования.
– Нет, кроме тебя нет никого в вагоне.
– Ответила ему проводница, когда Лешка поинтересовался отсутствием пассажиров.
–
В туалете было открыто окно и свежий воздух приятно полоскал лицо и волосы, пока Лешка делал свои дела. Потом он, приоткрыв дверь, спросил у Насти:
– А покурить здесь можно?
– Пошли в тамбур лучше, я тоже покурю с тобой.
– Что, боишься сбегу?
– Нет, просто тоже курить хочется.
В тамбуре было свежо и чисто, что само по себе необычно для поезда южного направления.
– Леш, а ты голоса слышишь?
– спросила его Настя.
– Заколебали вы все!
– вздохнул Лешка.
– Это обязательно голоса слышать?
– Не знаю. Но обычно зрительные и слуховые галлюцинации сопровождают шизофрению.
– И я не знаю, есть у меня эти галлюцинации или нет? Вот ты кажешься мне или нет?
– спросил Лешка.
– Еще чего!
– фыркнула Настя.
– Я настоящая!
– А чем можешь доказать, что ты настоящая?
– Вот ущипну тебя и узнаешь, настоящая я или нет!
– засмеялась она в ответ. Смех ее был похож на лесной ручеек, журчащий по камушкам.
– Ущипну... Подумаешь!
– криво улыбнулся Лешка.
– Знаешь, эти галлюцинации тебя так щипнуть могут, что ты от боли до потолка можешь подпрыгнуть. И не только ущипнуть.
– Вообще-то да! Я помню из психиатрии, что галлюцинации бывают и обонятельные, и тактильные. А постоянное восприятие неприятных запахов один из признаков надвигающегося безумия.
– А вы уже проходили психиатрию?
– Ага. Мне, кстати, понравилось. Вот думаю, не пойти ли на психиатра квалификацию повышать после интернатуры.
– Ты помнишь о таком синдроме Кандинского-Клерамбо?
– спросил Лешка, когда они уже возвращались в купе.
– Да что-то помню... Синдром насильственного восприятия.
– Это как?
– Обычно, сначала появляются фобические реакции, то есть немотивированные страхи - толпы, общения или, наоборот, одиночества. Потом начинают появляться голоса, которые могут диктовать что-то, приказывают что-либо делать или категорически запрещают что-то. Потом появляются видения, которые не соответствуют той реальности, в которой человек находится. Наконец развивается депрессия. Очень часто такие больные под диктовку голосов совершают суицидальные попытки. А что?
– А эти видения они могут физически на реальность воздействовать?
– Это как?
– Ну, например, взять и уронить этот стакан чая.
– Показал Лешка на столик.
– Нет, конечно, - опять улыбнулся Настя, - как же может галлюцинация ронять чай? Она же в твоей голове.
– А если я скажу что может, ты мне поверишь?
– Конечно, нет! Я поверю бумагам, где написано что у тебя подозрение на шизофрению. Хотя ты производишь впечатление абсолютно нормального человека.
– Это временно. Вот когда приступ начнется, увидишь, какой я нормальный!
– Просто у тебя шизофрения шубообразная. То есть нормально-нормально, а потом бах - и как шубой накрыло!
– Точное сравнение... Шубой. В нашем детстве слово "шуба" означало "опасность". Училка к классу подходит, или кто-то патрон в костер бросил, или машина поливальная едет.
– А ты чувствуешь начало приступа?
– Да. Сначала вибрации в теле появляются, всего потрясывает с ног до головы и мир как-то расплываться начинает. И тошнить еще начинает. Потом кожа с пальцев на руках немеет, потом мышцы, потом внутренности. И сознание гаснет постепенно. Как свет в кинотеатре. Или как будто пятишься спиной назад в длинный туннель, пока пятнышко света не исчезнет за поворотом. Еще успеваю увидеть реакцию окружающих на меня. Видимо лицо у меня так меняется, что та тетка на вокзале здорово напугалась. А дальше я не помню ничего.
– Интересно...
– Да как сказать. Мне вот совсем не интересно!
– Извини, я не хотела...
– Да ладно! Шизик и есть шизик. А что я на вокзале натворил?
– Ничего особенного. Когда тебя в вагон грузили, ты дрых как сурок. Даже посапывал. А вот медпункт, говорят едва не разгромил. Хорошо, что в смирительной рубашке был. Хотя Ирина Витальевна, врач, сказала, что ты едва не порвал рубашку. А с виду про тебя и не скажешь, тощий, а сильный.
– Это не я же был. Это... моя Тень, вторая личность. Был такой психиатр, Карл Густав Юнг, так он утверждал, что у сознания человека есть как бы Тень, двойник человека, но полностью ему противоположный...
– Я знаю, мы проходили это. А ты что, психолог?
– Нет, на историческом учусь.
– Откуда такие познания в психиатрии?
– А мне галлюцинация моя как-то рассказала.
– Шутишь опять!
– засмеялась Настя.
– На этот раз нет. Ой, блин!
– Вдруг хлопнул себя по лбу Лешка.
– Что-нибудь случилось?
– встревожено спросила его Настя.
– Да иконка у меня была, потерялась что ли? Ты не видела?
– как заплутавший ребенок жалобно посмотрел он на девушку.
– Нет.
– Пожала она плечами.
– А что за иконка?
– Николай Чудотворец вроде бы. Мне ее водитель той "Скорой" подарил, на которой меня до вокзала везли.
– Лешка вцепился себе в волосы и крепко зажмурился. Отчаяние его было столь велико, что девушка осторожно, но ласково погладила его по плечу.
– Не переживай, купишь себе еще! Наверное, санитары выронили, когда грузили тебя.
– Знаешь, Настя...
– помолчал Лешка, но продолжил.
– Я ведь не псих. Я одержимый бесом.