Неправильный боец РККА Забабашкин 3
Шрифт:
— Не нашего, — поправил я собеседника и, посмотрев на чекиста, резюмировал: — Та деревня нам точно не нужна. Она находится совершенно в противоположной стороне от того, куда мы идём.
Воронцов кивнул, но ничего опять не ответил, о чём-то размышляя. И этим моментом воспользовался подпольщик.
Он культурно кашлянул в кулак и поинтересовался:
— Товарищи, а куда вы сами-то идёте? Ведь все города в округе, насколько мне известно, заняты немецкими войсками. И вообще, скажите, пожалуйста, кто вы такие?
Пока чекист рассказывал о нас, для полноты представления, наконец, предъявив свои настоящие документы, я осматривал трофейное оружие.
Три
Осталось только решить два вопроса: куда-то деть Воронцова, потому что не в его состоянии было штурмовать города. И дождаться темноты.
Посмотрел на небо, которое орошало землю мелким дождём, и, прикинув по скрывающемуся за тучами солнцу, понял, что сейчас около полудня. Впрочем, это подтвердили и наручные часы, что были у лейтенанта госбезопасности.
— Одиннадцать сорок, — ответил на мой вопрос он, продолжая общение с Твердевым.
«Темнеть начинает сейчас около восьми вечера. А, значит, со своими попутчиками я пробуду до четырёх вечера. Если к этому времени обоз не догоним, то оставлю их в лесу, заберу часть оружия и двинусь обратно к Новску. В темноте найду способ проникнуть в город, а там уже разберусь, что к чему, и найду Алёну и других оставшихся в живых», — подумал я и, решив не терять времени, прервав разгоревшуюся беседу чекиста и подпольщика о том, где именно сейчас находится линия фронта, сказал:
— Ну что, товарищ Воронцов, пора примерить на себя повязку.
С этими словами я нагнулся к уничтоженному полицаю и, сняв с его рукава кусок белой материи, протянул его лейтенанту госбезопасности.
Тот вначале не понял, что происходит, а потом, как понял, побелел ещё больше и, отшатнувшись от меня, как от прокажённого, зарычал:
— Ты в своём уме, Забабашкин?! Ты кому это протягиваешь?! Я красный командир, а не предатель!
— Да я и не говорю о предательстве. Я говорю, что надо переодеться тебе и стать полицаем, — ответил я и, видя, что у чекиста сейчас начнётся очередной приступ злости, тут же поправился: — Разумеется, на время. Можешь считать себя разведчиком в тылу врага. Как вот товарищ Твердев. Впрочем, — тут я хмыкнул, — это совсем недалеко от правды, ведь по факту так оно и есть — мы в тылу, а вокруг враги.
Воронцов постоял некоторое время в задумчивости, затем скорчил брезгливую гримасу, взял из моих рук белую тряпку, и поинтересовался, что я хочу предложить.
А вариантов дальнейшего поведения у нас, на мой взгляд, было всего два. О чём я и поведал командиру и подпольщику.
— Начальный шаг для двух дальнейших вариантов один и тот же: ты, товарищ Воронцов, переодеваешься в гражданскую одежду, надеваешь эту самую пресловутую повязку, и мы едем дальше, вперёд. А вот дальнейшие наши шаги нужно будет делать исходя из того, что мы выберем. Первый вариант: вы, два полицая везёте не только еду, но и меня в качестве своего раненого товарища. Можно было бы сделать так, что я бы переоделся в немецкую форму и сошёл бы за солдата, но в моём состоянии это сделать непросто. Да и смысла от такого действия сейчас особо не будет. Ведь если мы будем сидеть в телеге все втроём,
Мои доводы показались Воронцову вполне логичными, и после недолгой дискуссии план был одобрен.
Но только у подпольщика возник резонный вопрос:
— Скажите, пожалуйста, красноармеец Забабашкин, а как вы в таком измотанном состоянии будете пробираться пешком через лес? Вы же весь перебинтованный и еле-еле стоите на ногах.
Вопрос его был резонный. Я действительно был не в лучшей форме. Но другого варианта у нас не было. Никто, кроме меня, нормально прикрыть остальных членов группы точно не мог.
А потому я не стал вступать в дискуссии и просто отмахнулся, сказав:
— Нормально пробираться буду, главное, чтобы бинты за ветки не цеплялись и не разматывались.
На то, чтобы переодеть в гражданскую одежду Воронцова, ушло около десяти минут. О том, какие глаза и выражение лица у него были в момент, когда я на него надевал повязку, можно написать целую трагедию. Настолько неприятна ему была эта тряпка на рукаве, настолько он морщился, что это было даже смешно. Хотя, если с другой стороны посмотреть, правильно морщился, это и на самом деле отвратительная вещь. Вспоминая, что за сволочи носили подобные нарукавные повязки с надписью, и что они делали с местным населением, понимаешь, что тут совсем не до смеха.
Перед тем как тронуться, договорились о звуковых сигналах. Я крикнул совой и сказал:
— Один крик, а через пять секунд второй, — это значит «остановитесь». Если просто один крик, то, значит, продолжайте движение. В том случае, если криков будет больше двух, то это означает не просто остановитесь, а имейте в виду, что я кого-то заметил. Для удобства будем считать так: три крика — цель спереди от вас. Четыре крика — справа, пять — слева. И шесть криков — сзади. Поняли?
Чекист с подпольщиком переглянулись и покивали.
Но потом Твердев всё же попросил:
— Алексей, покажите, пожалуйста, ещё раз, как вы кричите, чтобы звук запомнить.
Мне было несложно (относительно несложно, конечно, учитывая множественные раны), и я, сложив ладони и сведя два больших пальца вместе, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, подул в верхнюю часть образовавшейся прорези.
Раздался звук, очень напоминающий крик совы. Во всяком случае, мне всегда казалось что совы ухают именно так.
Мои компаньоны, услышав условный сигнал ещё раз, одобрительно кивнули.
Я снял с плеча винтовку и, пожелав всем нам удачи, отдалился от дороги на расстояние около пятидесяти метров, после чего «ухнул» и увидел, как телега тронулась.
Наш опасный путь продолжился.
Правда, ненадолго. Не прошло и пяти минут, как кричать совой мне пришлось вновь. Причём три раза.
Глава 3
А вот и они
Сидящие в телеге стали всматриваться вперёд, иногда поглядывая вправо, в мою сторону. Было очевидно, что они не видят никакой опасности. Зато её прекрасно видел я.