Неправильный красноармеец Забабашкин

Арх Максим

Я не был уверен, что это так. И уж тем более в той части его пламенного спича, где он говорил про общую судьбу. Я собирался громить врага, где только можно и жить долго и счастливо. А вот его участь была менее прогнозируема. Если, я повторяю: если, нам всё же каким-то чудом удастся добраться до Новска, то и тогда его будущее будет неясно и буквально писано вилами на воде. Захочет его наше командование использовать по назначению, как корректировщика, было огромным вопросом. Это я в голове для себя всё так решил: мол, будет он нам помогать, и всё будет хорошо. А вот командиры могут подумать иначе: «Кто он был? Корректировщик? Наводил артиллерию на наши позиции? Помогал убивать

наших солдат? Всё ясно! Разговор закончен — к стенке его!» Да и даже, если не расстреляют, то нам ещё выбраться из Новска нужно. А затем, пройти под полсотни километров по занятым немцами территориям. И опять же, если он с нами весь этот путь пройдёт и останется при этом в живых, то ещё не факт, что его не расстреляют уже там — у нас в тылу. А если даже и не расстреляют, то, как военнопленному, срок ему мотать до плюс-минус октября 1955-го года. Вроде бы в тот год, остатки тех фрицев, что выжили в лагерях, вернули в ФРГ.

Так что врал немец в своих фантазиях и строил неправдоподобные планы. Судьбы наши были разными и пройдем мы их каждый по-своему.

Однако, хотя и бессмысленную, но всё же жизнь свою Фриц, очевидно, ценил. Как только мы выдвинулись и направились в сторону выезда из города, он, обнимая ранец и глядя на пошатывающийся пулемёт, что стоял перед ним, забеспокоился.

— Забабаха, куда мы едем? Там же наши! В смысле, бывшие мои — немцы!

— К ним и едем, — пояснил я.

— Но зачем?! — ещё больше забеспокоился тот. — Они же нас убьют! Когда они узнают, что именно ты обстреливал их позиции, а ранее мы с тобой наводили их огонь по нашим танкам.

— Так, стоп! Давай-ка, Фриц, мы с тобой договоримся, что, с этого момента, нашими танками, и вообще «нашими», мы будем считать и называть только советскую технику или подразделения. Ведь ты теперь за нас?

— Да-да, конечно.

— Вот и называй теперь нашими, только наших. А то не совсем понятно, когда ты называешь нашими, кого имея в виду, что это наши, — попытался распутать запутанную ситуацию я и, проанализировав последние пару предложений, осознал, что запутал и себя, и Фрица ещё больше. А потому подвёл итог:

— В общем, надеюсь, ты смысл уловил.

— Э-э, ага, — обалдел начинающий коллаборант, но на всякий случай уточнил: — А наши, в смысле немецкие войска, как мне называть?

— А так и называй — немецкие или вражеские. Можешь ещё какие-нибудь обидные для врага эпитеты добавлять. Понял?

— Да, — впал он в задумчивость.

— Тогда повтори мне вопрос, который ты задал ранее, только с учётом новых правил, — попросил я.

Тот на пару секунд задумался и повторил.

— Товарищ Забабаха, я опасаюсь, что немецкие варвары, узнав нас, могут припомнить нам, что мы чуть ранее праведно уничтожали их как свиней. И вспомнив свою гнилую сущность, они могут исподтишка напасть на прекрасных людей — нас.

Услышав столь интересную интерпретацию беспокойства новоиспечённого бойца с немецкими захватчиками, одобрительно постучал ему по шлему и ответил на его озабоченность.

— Не бойся, Фриц, они не будут знать, что всё, тобой перечисленное, сделали мы. Ведь мы им об этом не скажем.

— Но как же… они же прекрасно знают, что мы, что я наводил их снаряды на мерзкую технику врага!

— Знают. И помнят. Как и то, что ты их по телефонному аппарату предупреждал, что русские идут. Более того, стараясь подражать твоему голосу, я тоже им об этом говорил. Мы буквально кричали им, что наши войска уже близко и вот-вот ворвутся в город, а затем и на их позиции. А они что? Они не слушали нас. Они самым скотским образом игнорировали сообщения наводчика. А ведь кому-кому, а наводчику, который

следит за всем полем боя, наблюдая и видя всю картину целиком, им стоило бы полностью довериться. Но они решили этого не делать. И вот итог: русские действительно оказались в городе и перестреляли большую часть артиллеристов, — провёл небольшой экскурс в историю я. Посмотрел на задумавшегося Фрица и уточнил: — Ведь так всё было? Я ничего не перепутал? Не упустил?

Тот, всё ещё находясь в задумчивости, кивнул.

— Да. Ты прав. Всё было именно так, как ты сказал, — он перевёл на меня взгляд и с надеждой в голосе спросил: — Так значит, получается, меня не за что вешать? И господин обер-вахмистр зря на меня кричал?

В его предположении был резон. Но вот юридическая часть этого утверждения немного хромала. А потому, чтобы закончить с этой темой, сказал:

— Де-юре — да, зря. А вот де-факто, как ты понимаешь, кое в чём он всё-таки был прав, — и, увидев, как собеседник ещё больше впал в задумчивость, решил его чуть ободрить: — Но тебе совершенно не о чем беспокоиться. Твоего фон Кригера уже, скорее всего, на нашей Земле нет, и он уже давно в котле готовится. Я сразу, при первых выстрелах, всех офицеров уничтожил. Наверняка, среди них был и командир батареи. Я так предполагаю, потому что кроме тех, кого уничтожил, больше никаких других офицеров я в мушку прицела не видел. Так что забудь про своего бывшего немецкого командира, как про страшный сон. Теперь я твой командир.

— Хорошо, — покорно согласился тот, очевидно, принимая мои доводы. — Так, что мы будем делать, когда приедем на артиллерийские позиции?

— Как что? Приедем и скажем, что спасаемся от безжалостных русских, которые беспощадно захватили Троекуровск и теперь без сожаления всех немцев уничтожают.

— А они в это поверят?

— А почему бы и нет? Ты моё лицо видел? — сказал я и засмеялся.

Однако, к моему удивлению, мой визави моей радости на грани безумия не разделил, а начал нервничать и нести какую-то чушь:

— Мотоцикл. Мотоцикл…

Помня о том, что пленный всё время пленения от происходящего находится в шоке, постарался его успокоить.

— Ну, ясно, что на мотоцикле и подъедем. Не волнуйся. Они нас примут за своих. Мы же в форме немецкой. Так чего нам шифроваться-то?! Тебя они знают, а я — раненый солдат Вермахта, который помог тебе сбежать из окружения. Вроде бы всё нормально.

— Мотоцикл!

— Да не нервничай ты так! Мотоцикл припаркуем прям у гаубицы. Так что, никто его у нас не украдёт.

— Что мотоцикл? Ты прокатиться, что ль, захотел? Не сейчас! Дело закончим, и, обещаю, перед тем как тебя в плен сдать, дам тебе порулить пару минут, — буркнул я, косясь на психа.

Но на Мольтке мои обещания не подействовали, и он продолжил истерить, тряся ранцем:

— Мотоцикл! Мотоцикл едет!

«Совсем, что ль, крыша поехала?! Только сумасшедшего мне в разведгруппе не хватало!» — с негодованием подумал я и закричал:

— Да! Едет! Ты же слышишь, что мотор работает! Вот и едет! И мы на нём едем!

Пленный стал меня изрядно подбешивать своим приступом шизофрении. Его, конечно, понять было можно. Утром он помогал бить советскую армию, а уже во второй завтрак наводил огонь на немецкую. От такого мгновенного перехода у любого крыша поедет. Но вот только дело всё в том, что сейчас, когда до позиций батареи осталось с полкилометра, психически нездоровый «напарник», который в любой момент может завалить дело, демаскировав нас, мне был не нужен.

«Тогда что? Может быть, выкинуть его тут у рощи. Привязать к дереву, а после зачистки недобитков вернуться и забрать?» — задал я себе вопрос.