Неправильный красноармеец Забабашкин
Шрифт:
И покосившись увидел искаженное лицо и очередной крик сошедшего с ума:
— Мотоцикл! Мотоцикл!
«Ну что ж, ты сам этого захотел», — сказал себе я, начав притормаживать и прижиматься к растущим рядом с просёлочной дорогой берёзам.
Однако в этот момент Фриц не просто закричал, он и, отпустив ранец, замахал руками:
— Чёртов немецкий мотоцикл вместе с двумя гадами — мотоциклистами, догоняет нас!
— Э-э, нифига себе, — только и прошептал я и обернулся в ту сторону, куда пытался показывать
За разговорами и рассказом о будущем плане я совсем упустил из вида, что кроме нас с Мольтке и недобитых артиллерийских расчётов вокруг ещё есть живые существа.
И вот теперь в пятидесяти метрах позади нас, я увидел двух подобных существ, которые на гусеничном мотоцикле следовали в том же направлении, что и мы.
Даже без фокусировки зрения было видно, что на помощь к артиллеристам мчат те два санитара, которые эвакуировали меня от берега реки до города.
— И как они узнали, что пушкарям нужна помощь? — удивился я и остановил свой мотоцикл прямо посреди дороги, таким образом перекрыв проезд.
Гусеничное транспортное средство вскоре подъехало, остановившись в двух метрах позади нас.
Водитель мотоцикла протёр свои очки, и выкрикнул:
— Эй, вы застряли? Можете самостоятельно освободить дорогу?
— Нет, — слез с сиденья я.
Один из фельдшеров узнал меня.
— Это ты, солдат? Зачем ты здесь? Почему не в госпитале?
— Еду на доклад к командиру, — не стал я уходить от предыдущей легенды, что они уже однажды от меня слышали.
— А он там? — водитель мотоцикла показал в сторону артиллерийских позиций.
— Должен быть там, — мне было интересно, как они узнали о нападении на батарею, ведь я все телефоны уничтожил. — А вы зачем туда едете?
— Полчаса назад лейтенант сломал ногу. Вроде бы открытый перелом. Серьёзная рана. До этого времени возможности его эвакуировать не было. А вот сейчас едем его забрать.
— А, так значит, вас не прямо сейчас по телефону вызвали, а ранее. Ещё до того, как всё случилось?
— Что всё?
— Ну, э-э, всё…
— Ты о чём говоришь? Не понимаю тебя. Мы узнали о том, что нужна помощь и минут тридцать-сорок уже прошло. И вот едем.
Сидящий в кузове поднял руку и вернулся к теме проезда.
— Так вы едете? Офицер мучается. Вы можете уступить нам дорогу? Нам надо спешить.
— А, ну раз спешите, то буду рад вам помочь.
Допускать помощь недобиткам, я совершенно не собирался. А потому не спеша полез под плащ, где за поясом был пистолет ТТ.
И в этот момент из кустов сзади раздался голос:
— Камрады, это Вы провода порвали?
— Что?!
Мы вчетвером посмотрели в сторону рощи. А там из кустов вылезли два немецких солдата. На спине у одного была привязана бобина с телефонным кабелем.
— Я говорю: не вы тут, случаем,
— Так если цел, значит, не повреждён, — заметил я, опустив лицо вниз, чтобы не пугать вновь появившихся.
— Наверное, новый теперь поведём. Повреждение может быть скрыто за изоляцией, а потом он увидел, глаза его расширились, и он воскликнул: «О, майн год»!
— Что, страшно?
— «О, майн год»! — повторил связист. — Что с тобой?
— Жизнь потрепала. Это лик войны…
— Ничего себе! Это за тобой медики приехали?
— Можно и так сказать.
— Это раненый, — в подтверждение моих слов напомнил о себе санитар, а потом, вероятно, решив с нами не связываться, сказал тому, кто сидел за рулём: — Фридрих, объезжай их слева. Нас ждут.
— Ага. Ты прав. Вас всех уже давно ждут. Только не здесь, а в Аду, — улыбнулся я всем собравшимся немецким захватчикам и вытащив из-под плаща верный ТТ, за пару секунд освободил мир от обременительного присутствия четырёх нежелательных персон.
Глава 20
Это мои гаубицы
Увидев, как быстро я разделался с его бывшими коллегами, Фриц застыл с широко распахнутыми глазами, точно так же, как это было чуть ранее — на чердаке.
— Отомри, — разрешил я.
Немец поморгал, а затем ошарашено произнёс:
— Неужели этому учат…
— … в секретной школе НКВД, — закончил я за него.
И задумался на тему: «Имеет ли смысл мне заниматься маскировкой „улик“, в виде четырёх уничтоженных противников и техники, или нет?»
«С одной стороны — да, надо бы тела убрать с глаз долой. Но, вот с другой стороны, все мы знаем что тут, в тылах, действует диверсионно-разведывательная группа русских. Так что нет ничего удивительного в том, что после её действий, остаются не совсем живые солдаты вермахта. Да и времени возиться с телами нет. Как, впрочем, нет и желания. А значит, оставляем всё так», — пришёл к логичному выводу я и, повернувшись к Фрицу, сказал:
— Бардак, оставляем всё, как оно есть. А сами едем к артиллеристам. Попробуем их добить на месте.
— Как? — вновь опешил тот.
— Придумаем как. Подъедем и всё решим.
— Но что мы им скажем, когда они нас увидят? Забабаха, у тебя есть план?
О том, что особо никакого плана нет и быть его не может, я говорить пленному, разумеется, не стал. Оно ему было знать ни к чему, ведь понимание того, что мы идём на верную смерть, могло серьёзно деморализовать корректировщика.
Поэтому решил на этот вопрос ответить максимально честно, но в то же время обтекаемо:
— План есть. Слушай. Согласно ему — плану, во всех своих бедах и несчастьях мы обвиним их — артиллеристов.