Неправильный красноармеец Забабашкин
Шрифт:
Для достижения большего эффекта, чтобы подбодрить Маньку и прогнать частицы страха из её и своего сознания, я подбадривал нас молодецкими криками:
— Давай, милая! Жми! Быстрее! Ещё! Ещё!!
В какой-то момент, продолжая громко кричать, я понял, что лошадь больше не сможет выдержать такой бешеный темп. И ей и мне была нужна небольшая передышка.
И, чтобы не загнать нас, я перешёл на другие команды:
— А теперь медленней! Не спеша! Вот так! Аллюром!
Что такое аллюр, я не знал. Точнее, может быть, когда-то и знал, но именно сейчас в это
Но опасность была рядом. Я её чувствовал. Обернулся, но, к счастью, немцев не увидел. А это значило, что время на отдых у нас ещё есть.
— Вот так, не спеша! Аллюром! Аллюром! Хочешь двигаться так? Ну, так и делай! Пусть будет аллюром, раз тебе так нравится. Только ты, Манька, давай скорей отдыхай, и дальше скачку устроим! Аллюром — оно, конечно, неплохо, но иногда для получения результата нужно и ускоряться! — продолжал я подбадривать лошадку.
Однако неспешный наш темп не мог длиться долго. Враг за это время изрядно приблизился, и я это вновь почувствовал, даже несмотря на то, что лица врага так и не увидел. Но сейчас мне это было и ненужно. Я знал, что он вот-вот сумеет нас захватить. А потому, что есть силы закричал:
— А теперь хватит отдыхать, гони! Быстрее! С прыжками! Гони, Манька! Аллюром! Гони, родненькая!!!
Вероятно, кричал я настолько громко, что именно мои собственные крики и вывели меня из сна.
Открыл глаза, и мир стал расплываться. Однако белые стены вокруг и каких-то стоящих возле меня людей всё же сумел увидеть.
«Больница? В смысле — госпиталь? После боя меня поместили в палату?» — не понял я и, шаря рукой по тумбочке, что стояла рядом, произнёс, обращаясь к стоящим вокруг силуэтам: — Товарищи, я дико извиняюсь, но не могли бы вы помочь мне найти мои очки?
Голос мой был еле-еле слышный. Да и голосом-то это можно было назвать с трудом. Горло, то ли от ранений и контузий, то ли от криков во сне, всё пересохло, поэтому я больше не говорил, а сипел.
Однако услышан, стоящими возле меня людьми, всё же был.
— Вот, держи! — раздался явно расстроенный, всхлипывающий девичий голос. Очень знакомый и очень родной.
А после этих слов чья-то рука передала мне искомое.
Надел кое-как на забинтованную голову очки и посмотрел на девушку. Как я и догадался ранее, голос принадлежал медсестре Алёне. Она стояла рядом с кроватью, на которой лежал я, а вокруг с открытыми ртами столпились раненые.
Я культурно кашлянул в кулак и, стараясь понять, что происходит, спросил:
— Так что вы, товарищ Клубничкина, говорите?
А та, ничего не ответив, вытирая слёзы, зарыдала навзрыд.
— Что? Что случилось?
— А то, что я думала, ты… А ты… аллюром! С ней! Да как ты мог?! — безутешно плакала Алёна.
Попытался вникнуть в смысл её слов и, ничего не поняв, сказал:
— Почему аллюром? Она так, наверное, и не умеет. Всё же — деревенская. Да и вообще, что такое аллюр? Ты сама-то это знаешь?
—
— Я? Гм, с Манькой? Как это? Когда?
— Уж нашёл время и аллюром с ней, аллюром!
— Гм, — в голове неожиданно вспыхнуло воспоминание, что аллюр — это что-то типа красивой скачки лошади. «Или это некий вариант походки?» — задал я себе вопрос, но так как точного ответа у меня не было, решил уточнить: — А, что, Манька так умеет?
— Да! — безапелляционно заявила Алёна и, вытирая слёзы по лицу, пригвоздила железным аргументом: — Ты сам так сказал! И больные могут подтвердить!
Я посмотрел на столпившихся раненых и вопросительно поднял бровь.
Те смущённо потупились, закивав головами, но расходиться по своим местам не стали, а продолжили стоять, заинтересованно смотря то на меня, то переводя свои взгляды на медсестру.
Их подтверждение слов Алёны меня немного смутило. В голове возникало сразу же несколько вопросов и самыми главными из них были: Какая разница, скачет Манька аллюром или нет? Причём тут вообще я? И какое мне до этого дело?
Решил озвучить свои вопросы вслух. Но не успел, потому что Клубничка запутала ситуацию ещё больше, закричав:
— Она красивая? Скажи: красивая?!
— Гм, ну так, вроде бы ничего.
— Она молодая?
— Да нет, в возрасте.
— Ах, так?! Значит, в возрасте? Старая уже — кобыла заезженная. А всё туда же! И даже, вон оно как, аллюром скачет! — продолжала истерить медсестра.
— А что тут такого, — пожал я плечами, морщась от боли, а потом, вспомнив сам, решил напомнить Алёне и всем присутствующим: — А вообще-то про аллюр я не говорил! Это ты мне сказала! А я точно не могу утверждать, может так Манька скакать или нет!
— Как не говорил?! Как не говорил, когда говорил?! — зарыдала девушка и, всхлипывая, обратилась к общественности: — Товарищи, подтвердите, пожалуйста, что он говорил, что скакал на ней… аллюром!
Я вновь перевёл взгляд с рыдающей девицы на раненых и больных и вновь увидел подтверждающие кивки.
«Говорил, Алёша! Говорил!». «Да не просто говорил, а кричал на весь госпиталь!» «Кричал, что да, мол, и так, и сяк с ней». «Было дело!» — подтвердили общественники.
А один из них, приблизившись, произнёс на ухо: «Алексей, расскажи потом более подробно, как это там у тебя получилось. Я своей Людке, если выживу, расскажу. Пусть тоже скачет, гм, этим твоим — аллюром!»
Посмотрев на болезного с сожалением, твёрдо понял, что ничего не понимаю, и что мир, пока я находился без сознания, вероятно, окончательно сошёл с ума. Причём произошло это, насколько я понял, довольно быстро, ведь висящие в коридоре часы, показывали, что сейчас только восемь часов утра.
Покосился на собравшихся, сфокусировал взгляд на очень расстроенной Алёне, у которой из глаз продолжали течь слёзы, и, прекрасно поняв, что у хорошо относящейся ко мне девушки из-за путаницы произошёл небольшой приступ ревности, решил прояснить ситуацию сразу для всех.