Неправильный красноармеец Забабашкин

Арх Максим

— Вот же чёрт! Принесло их на мою голову, — вздохнул я, старясь вспомнить, все ли винтовки у меня заряжены.

Вспомнил — все.

Да и два трофейных пистолета были тоже готовы к стрельбе. ТТ, к сожалению, пришлось выбросить, так как патронов для него не было. А искать подходящие по калибру патроны среди трофейного оружия, я попросту не мог — банально не было сил. Поэтому ограничился «Парабеллумом» и «Вальтером», которые забрал у уничтоженного офицерского состава.

Если же учитывать то, что в ранце у меня лежала дюжина гранат, то вполне можно было

констатировать, что вооружён я был буквально до зубов. Вооружён и очень опасен.

Чтобы не вызвать серьёзного подозрения и «закосить» под раненого, согнулся и прилёг на шею лошади.

По-моему разумению, картина моего прибытия должна была выглядеть максимально правдоподобно — тяжелораненый солдат, на подвернувшимся под руку транспорте, едет в госпиталь. Ну, что тут необычного? К чему тут можно придраться и в чём можно этого раненого камрада заподозрить? Ведь он (то есть я) с честью выполнил свой долг и сейчас просто хочет залечить раны.

Впрочем, тут нужно заметить, что экспозиция, которую я собирался представить командирскому составу противника, по факту не была какой-то наигранной или постановочной. Ведь почти всё в моём алиби было полностью правдивым. Я действительно был тяжело ранен и действительно перемещался на ездовом животном, потому что идти толком не мог. Так что заподозрить во лжи меня вряд ли было можно, как впрочем, и в каких-то нехороших по отношению к ним намерениях.

Пока приближался, нет-нет да поглядывал, что происходит у гаубицы.

А там, из остановившейся машины вышли два офицера, водитель, и спешились два мотоциклиста. Присмотревшись, увидел, что офицерами являются один полковник, а другой оберст-лейтенант.

Они с недоумением смотрели на лежащие тела артиллеристов и, глядя по сторонам, очевидно, пытались увидеть напавшего на батарею противника.

И в конечном итоге, хотя они пока этого не знали, но им это удалось –увидели выезжающего из леса меня.

Правда вряд ли по моему виду они приняли меня именно за того самого врага-диверсанта, который умножил их артиллерию на ноль. Но так как вокруг больше никого в живых не было, разумеется, при моём появлении они насторожились.

Автоматчики навели на меня оружие, и когда я приблизился достаточно близко, один из них крикнул:

— Стоять!

— Лошадь стой, — прохрипел я, передав команду транспортному средству.

Манька была лошадкой послушной и, хотя вряд ли в своей жизни слышала немецкую речь, но интонацию, вероятно, в голосе уловила, а потому остановилась.

Я, абсолютно не притворяясь, морщась от боли, которая от каждого движения отзывалась по всему телу, попросил:

— Помогите слезть. Я сам не смогу. Всё болит.

— Ты кто? — нахмурился полковник.

— Я от миномётчиков, — честно признался я и, подняв голову, посмотрел на них.

— Он же ранен! — воскликнул оберст-лейтенант, который сопровождал полковника. — Весь в крови. Ему нужна помощь!

— Вольфганг и ты Ганс, — кивнул полковник солдату с пистолетом-пулемётом в руках. — Помогите ему слезть.

Названный Гансом, солдат убрал оружие за спину

и, подойдя, помог молодому офицеру стаскивать моё тело с Маньки.

Полковник же, тем временем задал новый вопрос:

— Ты знаешь, что тут случилось?

— Да, господин полковник, знаю, — коснулся я ногами земли. — Сюда пришёл русский и всех убил.

— Русский? Один? А миномётчиков? Там, откуда ехал ты, стоят наши миномёты. Они молчат. Там были взрывы. Почему они молчат? Что там случилось? Они целы?

— Нет, господин полковник, никто не уцелел. Русский их тоже всех убил.

— Всех? Как такое возможно?! — отпустил меня молодой офицер.

— Если воздействовать на организм человека летящим с большой скоростью свинцом, то очень даже возможно, — пояснил я. И пока они стали осмысливать сказанное, я согнулся в притворном кашле а, через секунду вытащив из-под плаща два пистолета, добавил: — Например, такие фокусы умеют делать вот такие вот штуковины.

Стреляя с двух рук, я, конечно, немного рисковал, потому что до этого никогда мне так стрелять не доводилось. Но сейчас я чувствовал, что смогу это сделать. Превозмогая адскую боль, в мгновение ока сфокусировал взгляд на целях и, разведя обе руки в разные стороны, одновременно нажал на спусковые крючки.

«Бах!» — выстрелили оба пистолета.

Этим дуплетом были ликвидированы два солдата охраны. Их тела только падали на землю, а я уже навёл стволы на двух других немцев.

«Бах!» — вновь прозвучал сдвоенный выстрел, который унёс жизни водителя и оберст-лейтенанта.

— Нет! — наконец пришёл в себя полковник и потянулся к кобуре.

— Вот именно, что — нет! — крикнул я и с разворота ударил ему ногой в голову, проведя прием, называемый в карате «Ushiro Ura Mawashi Geri» или в простонародье «вертушка».

Вложил в удар я почти все силы, поэтому после его проведения на землю мы с офицером упали вместе. Я от того, что не удержался на ногах потеряв равновесие, а он, потому что потерял сознание. К счастью, немец был одет в фуражку, а не в шлем, поэтому моего удара ему хватило за глаза. Получив в голову, он мгновенно обмяк и, упав в лужу, затих, пуская пузыри.

Видя, что тот может захлебнуться, подполз к нему, вытащил его лицо из воды и перевернул на спину. Затем постучал по щекам и, видя, что тот жив, свалился рядом с ним на землю, чтобы дать себе одну минуту отдыха.

Мне нужно было время, чтобы успокоиться, остановить мандраж и собраться с силами. Но, разумеется, в данной ситуации, когда полковника и его свиты могли хватиться в любую секунду, любое промедление было сродни самоубийству. А потому, эту минуту я решил использовать с пользой для дела.

Поднялся, подошёл к лошади, достал из ранца бинты, перевернул немца, уложил его на живот, вставил в рот кляп из ткани и, сняв с пленного ремень и оружие, связал ему ноги вместе и руки, плотно примотав их телу. Затем, чтобы то не брыкался, отвесил ему не большого «леща», постоял с секунду, собираясь с мыслями и рванув его вверх, закинул вначале себе на плечо, а потом перекинул на Маньку.