Неправильный солдат Забабашкин
Шрифт:
Анна Ивановна похлопала меня по плечу и вышла, сказав, чтобы я ждал.
Ожидание продлилось недолго. Минут через пять дверь распахнулась, и я услышал тот самый прекрасный голос, который меня сегодня спас:
— Забабашкин, Вас отпустили?
— Да, Алёна, простите, не знаю Вашего отчества, — покивал я.
— Игоревна, — чуть смущённо произнесла та.
Её приятный голос успокаивал, и на душе появилась волнительная радость.
«Ничего себе, неужели я влюбился? Интересно, а она симпатичная? — неожиданно пришли в голову мысли. И я их сразу же постарался прогнать прочь. — Да какая разница, симпатичная она или нет? Может быть, она вообще замужем! Главное, что она уже третий раз за мою жизнь, старается мне помочь!»
Медсестричка тем временем подошла к тумбе, на которой стояли какие-то банки, открыла одну из них, перелила жидкость в миску и, подойдя ко мне, попросила поочерёдно приоткрывать веки. Сама же макала в эту жидкость вату и протирала ей область глаз.
После нескольких таких процедур она просушила мне лицо марлей и в каждый глаз закапала глазные капли, после чего протянула этот пузырёк с каплями мне.
— Закапывайте их себе, Забабашкин, три раза в день. По две капли. Запомнили?
— Да, — кивнул я.
— Доктор сказала, что пару дней будете у нас под наблюдением, так что капать пока буду их Вам я. Приходите в процедурный кабинет. Он оборудован примерно по центру этого этажа. Увидите, там табличку на двери прибили. Ну, а если вдруг там никого не будет, то закапывайте сами. Я могу быть на операции или ранеными заниматься. Их сейчас много. Но, когда я там есть, то приходите, всё сделаем в лучшем виде!
— Как скажете. Раз надо, то готов отбросить свою гордыню и полностью поступить в Ваше распоряжение, — пошутил я, улыбнувшись размытому силуэту девушки.
К моей радости, капли почти сразу начали действовать. Ощутил даже какое-то лёгкое жжение. Надел очки, поморгал и открыл глаза. Слёзы почти перестали течь и я, обрадовавшись этому факту, посмотрел на свою спасительницу.
Напротив меня стояла красивая девушка, которой было на вид около восемнадцати-двадцати лет. Светлые русые волосы заплетены в длинную косу, немного курносый нос в озорных веснушках. Приятные, чуть пухленькие губки. И красивые, бездонные голубые глаза, в которых я сразу же утонул. Всё это говорило лишь об одном — я наконец-то встретил ту, которую не смог встретить за всю свою прошлую жизнь.
Глава 9
Подкрепление
Алёна довела меня до палаты и убежала по своим делам. А я ошарашенный остался стоять в коридоре, смотря на старые доски пола и пытаясь прийти в себя.
«Ничего себе меня прибило. Что это? Никогда такого со мной не было. Может быть, гормоны играют, тестостерон стучит по мозгам? Не знаю, но состояние крайне непонятное».
Внутри всё колыхалось и не могло никак успокоиться. Может быть, это действительно была любовь? По ощущениям, наверное, она должна ощущаться именно так. Впрочем, в этом я не уверен. В той жизни я, очевидно, никого не любил, раз такое чувство на меня нахлынуло впервые. А может быть и любил, но любил когда-то очень давно. Да так давно, что даже и не помнил столь ошеломительного спектра эмоций.
Однако любовь или не любовь, но с этим надо было разбираться после.
Пару раз глубоко вдохнул, выдохнул и потряс головой, пытаясь прогнать оттуда непонятные видения. Через полминуты сердце и пульс более-менее нормализовались и я, нарочито громко покашляв в кулак, открыв дверь, вошёл в палату.
Это было небольшое помещение в виде обычной комнаты с одним окном. Шесть кроватей располагались вдоль стен, по три слева и справа. Рядом с каждой стоял стул, который использовался для укладки личных вещей вместо положенной тумбочки. Все койки, кроме одной, были заняты замотанными в бинты ранеными красноармейцами. Всем досталось от войны по-своему. У кого-то была замотана рука, кого-то нога, а у кого-то голова.
Оценив обстановку, поздоровался и представился.
— Красноармеец Алексей Забабашкин. Глаза зацепило.
— Э-э, здравствуй, — произнёс усатый мужчина примерно пятидесяти лет с перебинтованной шеей. — Забабашкин, значит. Интересная фамилия.
— Какая есть, — пожал я плечами.
— Так тебя зрения лишило?
— В общем-то, да…
— Эва, не повезло тебе, паря. Как же тебя так угораздило-то?
— Да вот, от взрыва землёй зацепило.
— Бедолага… Ну, ты проходи, не стой в дверях. Располагайся. Только, — он осёкся. — Э-э, то есть, погоди! Сейчас я встану, и помогу.
— Да не надо. Я сам, спасибо, — отмахнулся от предложения.
Под взглядами раненых бойцов прошёл к свободной койке и, сев на неё, посмотрел вокруг. Привычные белые стены, белёный потолок и играющий в ветвях деревьев повеса-ветер за окном. Почти всё точно так же, как и в моём родном времени, с той лишь разницей, что я не там, а тут, и сейчас идёт самая ужасная за историю человечества война.
Обратив внимание, что на стоящем рядом с моей кроватью стуле лежит газета, взял её в руки. Это оказалась «Правда», выпущенная пару недель назад.
Читать совершенно не хотелось, и, в общем-то, делать этого я и не собирался. Газету же взял просто для того, чтобы хоть как-то погасить неловкость первых минут адаптации, когда попадаешь в чужой коллектив. Ведь сейчас внимание всех пятерых пациентов госпиталя было приковано исключительно к моей персоне. Я это прекрасно видел через тёмные очки, в то время как раненые не могли увидеть направление моего взгляда.
Чтобы отвлечься, пробежался по заголовкам газеты.
«Великая дружба народов». «От Советского Информбюро». «Двенадцатидневная операция». «В боях и маршах». «Трудящиеся предлагают создать фронт обороны». «Крупные волнения в Югославии». «Напряжённое положение во Франции».
Прочитав последний, хмыкнул и вернулся на первую страницу.
В этот момент мне показалось, что вокруг установилась буквально звенящая тишина, нарушаемая лишь дальними звуками артиллерийской канонады. Поднял глаза, и посмотрел на удивлённо разглядывающих меня больных.
— Я что-то не то сделал? — повернулся я к усачу.
— Да нет, не то что бы… Только нам сказали, ты слепой совсем, — ответил тот замявшись. — А ты, вроде как, видишь. Как же так?
— Я не слепой. Это мне просто очки такие выдали. Чтобы на свету глаза не слезились. Мне пока на свет яркий смотреть нельзя, сразу в крота превращаюсь.