Неправильный солдат Забабашкин
Шрифт:
А потому махнул на всё рукой и закончил фразу почти шёпотом, так как мне казалось, будет правильным: — … трудовому народу!
— Что? — переспросил Горшков.
— Э-э, Служу трудовому народу! — уже менее уверенно повторил я.
По недовольному лицу НКВДэшника, по его нахмуренным бровям и буравящему взгляду понял, что ошибся со своим приветствием.
— Не знаешь ты воинский устав Забабашкин, — покачал головой он. — Как же ты нормы ГТО сдавал?
— Да, сдал как-то, — пожал я плечами и неуверенно уточнил: — Вы хотите сказать, что нужно говорить: Служу Советскому Союзу?
— Точно так и нужно говорить! Именно так, и никак иначе. Приветствие «Служу трудовому
— Вот как?! Гм, удивительно, — хмыкнул я, задумавшись.
Мне казалось, что это приветствие будет рождено позже, где-то в 1943 году, вместе с введением погон. Ан нет, оказалось, что это приветствие появилось на несколько лет раньше.
Ну, а раз так, то нужно было немедленно исправляться, и я, вытянувшись по стойке смирно, громко и чётко произнёс:
— Служу Советскому Союзу! — как и полагается, в эти годы, ответил я и, пользуясь, случаем поинтересовался: — А кожанку мою трофейную вы мне вернёте?
— Вернуть-то верну, но к чему она тебе? Тебе по уставу её носить не положено, — ответил тот, а потом добавил: — Разве что в свободное от службы время. Только где его сейчас взять? — он вздохнул и добавил: — Как выпишут из госпиталя, придёшь к нам в отдел, отдам.
— Товарищ следователь, а можно вопрос?
— Давай. Только быстро. Дел много. Я и так полдня с тобой прокопался.
— Скажите, я просто никак в толк взять не могу, зачем предатель Якименков решил открыться и напасть на товарища лейтенанта государственной безопасности? Я и так думал и сяк, никак понять не могу. Ведь он же — враг этот, уже можно сказать, что втёрся к нам и в доверие. Так зачем он проявил себя?
— Точно сказать тебе не могу, — доставая пачку папирос, сказал НКВДэшник, — но есть предположение. Якименков этот, скорее всего, получил задание с отступающими нашими бойцами влиться в наши ряды. Легализоваться и дальше уже заниматься саботажем, организацией паники и тому подобным вредительством. Начать дать свою грязную работу, он, скорее всего, должен был незадолго до начала ожидаемого нами немецкого наступления. И так бы всё и произошло, если бы вы с товарищем Воронцовым немецкого офицера бы не захватили. Это-то и поменяло его планы. Вероятно, он подумал, что если спасёт этого Шульца, то немецкое командование его отблагодарит. И нужно сказать, он был в своих размышлениях прав. В портфеле были важные карты и ценные сведения, так что немцы были бы очень рады, если бы у нас этих сведений не было.
— Ясно. А ещё один вопрос можно? — поинтересовался я и, увидев, что тот недовольно поморщился, быстро произнёс: — Совсем маленький.
— Ну?
— Вопрос такой: Вы же сразу, с первых минут знали, что я не немецкий шпион? Ведь знали? Я прав?
— Может, и знал, — ехидно уставился он на меня и с ленцой добавил. — И что?
— Как что?! — искренне возмутился я. — Тогда зачем вы меня обвиняли и мариновали?!
— Как ты называешь: мариновали, мы тебя, потому что ты был в окружении. Так положено. Так что не надо учить меня делать мою работу, — холодным тоном отрезал НКВДэшник, но потом, вероятно осознав, что общается с семнадцатилетним пацаном, к тому же захватившим ценного языка, заметно потеплел и более мягко сказал: — Так было надо, Алексей. Ты пережил серьёзное испытание. Общался с немецким шпионом. Я должен был заставить вспомнить тебя всё в мельчайших деталях, —
Горшков отпустил конвоира, что непрестанно следовал за нами, а сам, рассказывая по дороге, проводил меня до кабинета главврача. Из его слов я понял, что Анна Ивановна Предигер ранее была главврачом больницы в Троекуровске, а ныне стала руководителем госпиталя, что расположился в здании школы.
Она приняла меня буквально сразу, как только следователь заглянул в её кабинет.
— Да-да, конечно, входите, — произнёс глубокий голос, который, вероятно, принадлежал женщине средних лет.
Младший лейтенант завёл меня в кабинет, усадил на кушетку и, сказав, что подождёт в коридоре, ушёл.
Ну а мной, наконец, занялся настоящий врач.
Как оказалось, она, кроме всего прочего, была ещё окулистом и хирургом. И именно она занималась моими глазами в прошлый раз, когда мы с Воронцовым ехали в Троекуровск на вокзал и, попав под обстрел, угодили в больницу.
— Всё не так плохо, как могло бы быть, да-с, — произнесла она, закончив рассматривать покраснение левого глаза. — Очень плохо, дорогой товарищ, что вы раньше положенного срока сняли повязку. Может быть осложнение, да-с. Но, к нашему обоюдному счастью, пока я этого не вижу. Так что, вполне возможно, если вы будете соблюдать рекомендации, что я вам дам, то выздоровеете очень скоро.
— Я готов, — произнёс я, после разрешения закрыть веки.
— Сейчас я попрошу медсестру ещё раз промыть раствором вам глаза и пропишу капли. Но всё это лечение будет напрасно, если Вы сами не будете заботиться о себе. Ну и капельки три раза в день закапывать не забывайте, да-с.
— И что мне делать?
— Во-первых, не трогать глаза руками. Не чесать. Не царапать ногтями. Занесёте инфекцию и вообще можете лишиться зрения. Помните это! Гигиена, и ещё раз гигиена! А во-вторых, стараться избегать дневного света хотя бы неделю. Роговицы глаз получили небольшие повреждения. Они очень долго заживают. Из-за травмы у вас повышена светочувствительность. Яркий свет глаза раздражает и, происходит то самое, что Вы назвали «слезоотделение». Как результат, вы мало того, что не видите, так ещё и постоянно, вытирая текущие слёзы, тревожите их. Этого надо избегать. Ну и капельки, три раза в день закапывать не забывайте, да-с.
— С капельками понятно, — согласился я, — но вы мне что, опять хотите повязку на глаза сделать? — и буквально почувствовал шестым чувством, что сейчас прозвучит утвердительный ответ на мой вопрос, напомнил: — В десяти километрах от нас немцы. Они вот-вот начнут наступление.
— Помню, как уж тут забудешь, — горестно вздохнула доктор, поднялась со стула, судя по размытому силуэту, подошла к шкафу, что стоял у дальней стены, открыла там дверцу, покопалась, и, что-то взяв в руки, вернулась ко мне и, вложив в ладони, сказала: — Вот, возьмите. Как Алёнка промоет глаза, и капли закапает, Вы сразу же наденьте эти окуляры и носите на здоровье. Без надобности не снимайте.
Судя по форме предмета, что она мне дала, это были очки с круглыми стёклами. На мгновение, приоткрыл глаз и, даже невзирая на расплывчатую картину, что увидел, я понял, что форма и вид этих «окуляров» говорит о том, что они являются точной копией тех очков, что носил кот Базилио в советском кинофильме о приключениях Буратино.
«Ну да, мне было не до эстетики. Если доктор считает, что они мне помогут, и если они и взаправду помогут, то буду ходить в том, что дали и моську тут воротить, заботясь об эфемерной потенциальной непрезентабельности внешнего вида, просто глупо», — хмыкнул я, начав протирать стёкла краешком нательной рубахи.