Неправильный солдат Забабашкин
Шрифт:
Ситуация была крайне серьёзная, сам факт перемещения был удивителен, но мерк перед тем, что буквально за стеной находится ужасный враг, который за четыре года уничтожит более двадцати семи миллионов советских граждан. И враг этот находится рядом, в форме, с оружием, боекомплектом, с танками и самолётами. А я слепой и безоружный. Просто жесть! Судьба раздала карты, совершенно не считаясь с честностью, но иного варианта, как принять свою новую судьбу, у меня попросту нет.
Мысли мне показались горестными. Хотя кривить душой не буду, не показались, а такими и были, но терять самообладание, поддаваться панике, пессимизму и пускать всё на самотёк
«Как бы ни были розданы карты, а я жив. А, значит, я творец своей новой судьбы. Покорно умирать я не хочу, и раз я здесь, в столь сложное для страны время, то, возможно, у меня есть шанс хоть немного помочь нашему народу в столь тяжёлой войне», — подумал я, и решил узнать больше информации о юноше, в чьё тело я переместился.
— Товарищ лейтенант, а Вы не скажете, откуда меня знаете? А заодно кто я?
— Неужели совсем ничего не помнишь? — удивился тот.
Я помотал головой, всем видом показывая, что у меня полная амнезия и стал ждать реакции. Но, к моему удивлению, её не было.
Прошли долгие полминуты, и я решил напомнить о себе.
— Товарищ лейтенант…
— Я думал, ты заснул, — прошептал тот. — Замолчал на полуслове. Слышал, что я тебя спросил?
— Да.
— Тогда чего молчал?
— Я не молчал, я Вам головой помотал. Думал, Вы это увидите.
— Да как я это увижу-то? — вспылил тот.
И в этот момент мне пришла в голову мысль, от которой я содрогнулся.
— У Вас тоже глаза… Как у меня? Ну, ранило вас туда?..
«Вот попал, так попал! Мало того, что занесло в самое настоящее пекло. Мало того, что я слепой, как крот. Мало того, что меня чуть не убило бомбами. Так ещё и в поводыри мне достался такой же, как и я, слепец! Это не просто полная жесть, это всем жестям жесть!!»
Однако ещё больше запаниковать я не успел. Собеседник крякнул и обрадовал меня.
— Причём тут ранение? Просто поздний вечер на дворе. А мы ещё и под завалами в подвале. Тут не видно ни зги. Так что, если я тебя чего спрашиваю, ты не головой крути, а отвечай. Понял?
— Понял, — облегчённо кивнул я и, решив ответить на его вопрос, прошептал: — О себе помню мало. Помню, что я Алексей Забабашкин. А то, что мы на фронте, и то, что вокруг немцы, только сейчас вспомнил, когда Вы сказали. Как мы тут оказались, и что до этого было, вообще из головы всё вылетело.
— Контузило тебя, значит, сильно. Первый раз такое вижу.
— Наверное. Расскажите, пожалуйста, обо мне.
— Хорошо, слушай, — вздохнул тот. — Раз ты не помнишь, то я напомню. Ты, вчерашний школьник, Забабашкин Алексей Михайлович. Только в мае окончивший десятый класс и подавший документы в институт. После начала войны захотел на фронт. Пришёл в военкомат, но тебя из-за возраста не взяли, отправив домой. Ты не успокоился. Подделал свидетельство о рождении, изменил цифры и убежал из дома. Добирался до фронта две недели. В конце концов, попав на прифронтовую территорию, с этим документом записался в добровольцы. Сказал, что остальные документы у тебя украли в поезде. Тебе поверили и направили в часть, где я служу. Вот там мы с тобой и познакомились. Меня зовут, если ты забыл, Воронцов Григорий Афанасьевич. Я лейтенант государственной безопасности. Впервые увидев тебя и внимательно изучив твои документы, я насторожился, уж больно молодо ты выглядишь. Сделал запрос в Москву, чуйка не подвела, и, когда получил по телефону ответ, то сразу же тебя задержал. На допросе ты признался в подделке метрик. Просил, чтобы я не давал ход этому делу. Но я этого уже сделать не мог, об этом деле уже знало моё начальство и начальство в Москве. Да и не хотел бы я этого делать. Даже если ты не помнишь то, что я это тебе уже говорил — повторю ещё раз: молод ты ещё, чтобы воевать. По итогу поехали в город, откуда тебя должны были в сопровождении милиции отправить обратно домой. Но, увы, — он вновь вздохнул, — началось наступление немцев на Новгород и отступление наших частей. При подъезде к Троекуровску нашу машину обстрелял немецкий самолёт. Как я уже говорил, мой водитель погиб, а мы с тобой с ранениями оказались в госпитале. Теперь вспомнил?
— Ничего себе, — в который уже раз за сегодня обалдел я.
А немного придя в себя, восхитился собой. Точнее сказать, не собой, а тем отчаянным парнем, который не побоялся опасностей и, преодолев большое расстояние, таки сумел попасть на фронт.
— Ты опять не ответил на вопрос! — вывел меня из раздумий лейтенант. — Ты вспомнил, о чём я тебе рассказал?
— Нет, — ответил я, стараясь напрячься и, быть может, суметь вспомнить хоть что-то из жизни того парня, чьё тело я занял.
Но, увы, никаких воспоминаний о прошлой жизни юноши мне вытащить из глубин сознания не удалось.
— Значит, опять не сможешь сказать, с какой целью ты подделал документы? — спросил Воронцов.
В голосе звякнула сталь — всё-таки сотрудник всемогущей госбезопасности.
— А разве это не очевидно? Хоть я и не помню, но цель назвать могу легко: я сюда приехал, чтобы воевать плечом к плечу с нашими бойцами и как можно скорее освободить нашу Родину от фашизма.
— Да это и так было понятно, — уже мягче хмыкнул тот и, вздохнув, прошептал: — Рано тебе ещё воевать. Неправильно это.
На это я отвечать ничего не стал, а задумался над одним очень важным вопросом.
«Если город оккупирован, вокруг солдаты врага, то мы с этим лейтенантом находимся в окружении. Если нас поймают, то судьба наша будет незавидна. Лейтенанта, скорее всего, ждут пытки, а затем расстрел. А меня просто расстреляют или в концлагерь сошлют. И ещё неизвестно, что хуже. Видел я фотографии наших военнопленных в фашистских лагерях — зрелище ужасное, как, в общем-то, и всё, что захватчики творили на нашей земле. Поэтому попадать в плен, и уж тем более сдаваться на милость гитлеровцам, я не собираюсь. А потому нужно начинать выбираться из этой неприятной ситуации».
Но вначале необходимо было выяснить обстановку более детально. И я попросил лейтенанта вспомнить, сколько часов назад немцы заняли город, и есть ли у того часы, чтобы сказать, сколько сейчас времени.
— Без четверти девять. Вечер. В город немцы вошли где-то в двенадцать дня. Сюда я тебя перенёс часа три назад. До этого я, как и ты, тоже без сознания находился.
Я, собственно, что-то такое предполагал, а потому задал самый актуальный на этот момент вопрос:
— И что, Вы считаете, в данной ситуации нам необходимо предпринять?
Воронцов помолчал, а затем, поднявшись, сказал:
— Пойду в соседнее помещение. Там щель в стене есть. Через неё видно, что на улице делается. Может, удастся ещё что-то выяснить. А потом думать будем.
Я услышал, как он поднялся, положил одну руку на стену и, используя её как ориентир, аккуратно ступая, пошёл искать дверь.
Не было его довольно долго. За это время я успел обдумать своё незавидное положение с множества сторон и пришёл к выводу, что задерживаться в этом подвале не стоит.