Непримиримые
Шрифт:
– Я тебе его верну, – пообещал Петляков и затопал вместе со всеми.
Тревога продолжала усиливаться. Собственно, еще ничего не произошло, но воздух зловеще звенел, будто натянутая струна. Что же было не так?
Вадим цепким взглядом осмотрел всех присутствующих: его встречали скорбящие и сочувствующие лица. Охранники в боевой готовности и, будто бы демонстрируя силу, переговаривались по рации, плотно обступив похоронную процессию.
Петляков скользнул взглядом по фасаду близлежащего дома, по людям, тем немногим, что продолжали стоять на тротуаре, и вновь почувствовал, как
Еще накануне вечером она была закрыта!
Петляков отыскал взглядом Шевцова, понуро следовавшего в толпе, через несколько секунд тот должен будет поравняться с приоткрытой дверью. Еще ничего не произошло, но Вадим понимал, что сейчас может случиться непоправимое, и ускорил шаги, пытаясь догнать генерального.
Вдруг дверь широко распахнулась, слегка стукнув о каменную кладку, и в проеме возник молодой худощавый мужчина в синей рубашке. Ему было не более двадцати пяти лет. И прежде чем Петляков успел что-либо крикнуть в рацию, мужчина вытащил из-за пояса пистолет и трижды выстрелил в поравнявшегося с ним Семена Валентиновича. Пули ударили в грудь Шевцова, сбив его с ног. На какое-то время Петлякову показалось, что время просто остановилось, но в действительности это было не так, люди продолжали двигаться, и на человека в синей рубашке обратила внимание только охрана, да еще два человека, стоявшие ближе всех к подъезду. Мужчина повел стволом в сторону шагнувшего к нему Льва Ковалева, будто приглашая его к самоубийству. Неожиданно его лицо озарилось скупой улыбкой: видно, во взгляде Ковалева он нашел нечто такое, что способствовало этому веселью. А потом, быстро развернувшись, бросился назад, захлопнув за собой дверь.
– За ним! – срывая голос, крикнул Петляков.
Четыре фигуры, отделившись от процессии, метнулись в сторону подъезда. В одном из бежавших он узнал майора Степанова. Еще двое подскочили к упавшему Шевцову.
Петляков нагнулся над Шевцовым. Тот, напоминая рыбу, выброшенную на берег, тяжело дышал и, вытаращив глаза, испуганно смотрел на склонившихся над ним людей. Создавалось впечатление, что он не понимает ничего из происходящего.
Отыскав взглядом среди подбежавших охранников Льва Ковалева, Петляков жестко скомандовал:
– Пусть процессия идет дальше!
Впереди, будто бы лопнув, неожиданно оборвалась музыка. До людей начинало доходить случившееся. Волной пробежало беспокойство, в голове шествия кто-то отчаянно воскликнул: «Неужели убили?» Еще один возглас, и процессия бросится врассыпную, оставив посредине улицы гроб с телом.
Этого еще не хватало!
Ковалев кивнул и тотчас бросился в голову шествия.
– Как вы? – спросил Петляков.
– Больно, зараза, – пожаловался Шевцов, приподнимаясь на локте.
Ахнули аккорды оркестра, и процессия медленно двинулась вперед.
Петляков невольно улыбнулся:
– Могло быть еще хуже. Вам повезло. Сами понимаете, что могло бы случиться, не окажись на вас бронежилета.
Подхватив под руку Шевцова, помог ему подняться. Тот стоял скривившись, с перекошенным от боли лицом; со стороны могло показаться, что его неожиданно скрутил острый приступ радикулита. Осторожно, будто преодолевая минное поле, Семен Валентинович понемногу добрался до тротуара.
– Они мне, падлы, кажись, все ребра переломали. Что мне, так и ходить, что ли, согнувшись?
– Боль пройдет, главное, что кости целы. Попробуйте понемногу распрямиться.
Скривив губы, Семен Валентинович попробовал распрямиться. Понадобилось несколько долгих минут, прежде чем он сумел это сделать.
– Они мне как дали под дых, так дыхание сперло. Думал, что кончусь, – пожаловался Шевцов. – Глазища вот такие сделались, – расставил он пальцы. – Ртом шевелю, а сказать ничего не могу. Думал, хана мне! И костюм, паскуды, порвали! – ткнул он пальцем в обугленные отверстия. – А ведь только вчера купил. Я за все у них спрошу!
Шествие прошло далеко вперед. Шевцов с Петляковым в окружении четырех охранников продолжали стоять на обочине. Торопиться было некуда. Петляков привычно осмотрелся, глянул на дома, стоявшие поблизости. Сверху их не достать: над ними плотно нависли кроны деревьев.
Зачастую бывает и так, что первые выстрелы могут быть только отвлекающими, в то время как главная опасность поджидает где-то за углом.
– Все пройдет, – уверил Петляков. – Будут большие синяки, но это все-таки лучше, чем быть на кладбище.
– Во-во, – невесело поддакнул Шевцов. – Намного лучше. Так что сегодня я туда вряд ли пойду. Успеется еще... Ты хоть знаешь, кто это сделал?
– У меня есть на этот счет серьезное предположение, – ответил Петляков, стараясь смотреть прямо в немигающие глаза Шевцова.
В этот раз в них было нечто иное. Недоверием, конечно же, назвать это было трудно, но вот отношения их как-то немного переродились, словно он сам сумел перейти по шаткому мосту, а Шевцов оставался на берегу, и через какую-то секунду его должна была смыть бушующая волна.
– Мне не предположения нужны, извини меня за грубость, а скальп этого мерзавца. Ты мне что предлагаешь? Всю жизнь, что ли, по углам прятаться?
Подкатил бронированный «Лэндкрузер» Шевцова и, стыдливо заглушив двигатель, остановился позади. Такое впечатление, что он ощущал вину, что не мог упрятать своего хозяина под бронированную крышу.
– Вы его получите, – пообещал Петляков.
– Вот и отлично, – удовлетворенно кивнул Шевцов и направился к машине. Теперь его походка была не в пример лучше прежнего. Дела шли на поправку. Повернувшись, он вдруг прикрикнул на Петлякова, продолжавшего стоять на тротуаре. – Ну, чего стоишь? Поехали!
В какой-то момент на Вадима накатила вспышка раздражения. Ему потребовалось несколько минут, чтобы унять ярость. В конце концов, беспардонные интонации Шевцова можно списать на нервный срыв. Интересно, как бы он сам себя повел, если бы в него пальнули несколько раз из ствола в упор.
– Я остаюсь, у меня здесь есть кое-какие дела.
Петляков отвел взгляд. Шевцов посмотрел в конец улицы: Ларису внесли в катафалк без его помощи. Музыканты, сбившись в кучу, о чем-то сдержанно разговаривали. Трое затянулись сигаретами. На лицах отпечаток искренней грусти, так бывает всегда, когда задумываешься о бренном...