Нерозначники
Шрифт:
С Ильи, слышь-ка, быстренько спесь слетела. Сразу после того банкета притихнулся. Сам себе такой, кичливый, не понравился. Загрустил, захандрил и о Тале еще лише думкой замаялся.
Таля тоже тихо всё это время прожила. И горести не случаются, и радостного мало, всякий день неспокойно, будто душа просится куда-то, просится...
А в один январский день наконец-то пришло решение из Светёлки, и заклятье, наложенное на Талю, рассыпалось. Получила душа Тали весточку добрую и уж как радовалась, как радовалась! Скоренько и вернулась в жизнь Тали, к своим обязанностям,
После этого в верховьях, конечно же, спопахнулись. Призвали к себе верховные доглядатели Мираша и Лукерью с Ма-Маром и напустились сразу: почему, дескать, Таля и Илья в одинокости маются? Отчего друг о дружке думают, а встретиться не могут?
Верши отвечают: так, мол, и так, сами же запретили их судьбой заниматься, боронь наложили.
А верховные только отмахиваются:
– - Мало ли какое решение по ошибке сверху ляжет, а от доброго дела отступаться недозволительно.
Поругали так-то, а потом и говорят:
– -Вы нерозначников по жизни повели -- вам и свадьбу играть.
Вершам только и в радость, всё же сами думкой маялись и переживали, что опять заминка с Талей случилась. А Мираш и вовсе вину свою перед Елимом понимал.
Надобно сказать, Мираш, пока лесовал, крепко с Лекой Шилкой сдружился -- это которая, помнишь же, человеческую жизнь в Канилицах проживает. Ну и многонько ей о Тале с Ильёй рассказывал. И в этом разе, как только новость радостную узнал, сейчас же к Леке за советом кинулся. Рассказал ей всё как есть да и пожалился:
– - Ума не прилажу, что делать. Пропадают нерозначники. Друг к дружке ни за что не пойдут, а порознь тоже не могут, потому как судьба у них общая. Лукерья с Ма-Маром ничего дельного пока придумать не смогли. Может, ты что-нито присоветуешь?
Подумала Лека малость и тут же помочь вызвалась. Напустила на себя важности и говорит:
– - Всё, как надо, обделаем. Мы же с Талей, считай, подруги. Степан-пчелинец мой сродственник... По Сёмке-то... Талька, когда с городу приезжает, сразу к деду Степану идёт. А там уж он в Забродки довозит. С Талей-то мы и по клюкву ходили, и судачили вечерком. Она мне всё о городе рассказывала. Что носют там и прочта. А я ей про наши уловки девьи...
– - Лека помолчала чуть, с хитринкой скосив глаза, а потом и говорит: -- В город мне к ней ехать следует. Везти надобно нерозначников этих в нашу стихею. В городе, известно, и затеряться недалеко, а на природе как-никак обстоятельно потолкуют.
Мираш обрадовался, почуял, вишь, решение верное, а всё же недопонял малость и спрашивает:
– - Как же им в лесу зимой встретиться? Такого и быть не может.
Лека опять глянула, как на дитя неразумное, и говорит:
– - Это в городе утка и селезень порознь летают, а в нашей стихее в самый раз... Упадёт наш женишок с лошади, ребро сломает иль другое чего повредит, ну и недельки две-три Таля за ним посмотрит...
Мираш ажно дара речи решился. А Лека усмехнулась и говорит:
– - Ладно, другое придумаем. Я уж сама обделаю, чтобы Талька деда свово проведать приехала, а вы, обережники тряпошные, подумайте,
Стали обсуждать, как лучше дело изладить. Так и решили, что Леке домой к Тале являться не с руки -- всё-таки и напугать недолго, -- а надо на работу подойти и случайную встречу разыграть.
Тем временем Лукерья и Ма-Мар всё про Талю и Илью узнали... и удивились очень. Правду, оказывается, верховные рассказали.
– - Быть такого не может!
– - восхищалась Лукерья.
– - Сколько времени прошло, а они до сих пор одиноки и друг о дружке думают.
Лукерье бы порадоваться, да с ещё большим рвением помочь встретиться нерозначникам, а она вдруг заявила:
– - Хочу узнать, где предел их любви. Надо нам посмотреть, насколько они друг дружку простить могут. Если сильная любовь, то всё простят.
Ма-Мару это отчего-то... не понравилось, он, быть может, впервые и огрызнулся:
– - Конечно, люди для нас -- сор мелкий, подопытный материал!.. Давай будем экспериментировать!
Лукерья не ждала, что Ма-Мар сразу оклычится, однако не обиделась. Привыкла уже всё-таки к его стручковатой натуре. Ну и свою правоту открывать стала:
– - Ну, зачем ты так?! Хотя это и не удивительно: ничего вы с Мирашом в любви не понимаете... Да, я хочу творить, создавать! Они же мне потом и спасибо скажут.
– - Конечно-конечно, понима-аю...наука... Творцом себя почувствовать...
– - Может, и так! И вообще, в любви, главное -- чем чудовищней ситуация, где сердцем надо думать, а не разумом, там настоящая любовь и таится.
Ма-Мар посмяк вовсе от таких слов -- бесполезно, думает, с ней разговаривать -- и спрашивает умоляюще:
– - И долго ты их мучить собираешься?..
Тут, верно, он в точку попал: Лукерья передёрнулась вся, в глазах её недобрый огонёк блеснул. На мгновение, правда, какое-то, а потом мирно говорит:
– - Ты же ничего не понял. Мы же не погубить их хотим. А потом человек всегда через страдания пройти должен. В муках любовь только большает и большает. Так испокон веков было. А мы по силе возможностей поможем любовь приумножить.
– - Спокон веков... спокон веков...
– - уже тихо проворчал Ма-Мар.
– - Ты-то откуда знаешь? Иной раз от этих страданьев вместо хороших людей только непуть и нерадельщина наявляется. К каждому человечку особливый подход нужен. У каждого свой унутренний мир. Ишь, теории нахваталась, книжек начиталась, а я тут, милая моя, уже не одну сотню лет среди человеков толкаюсь.
– - Раз ты так давно, -- говорит Лукерья, -- тогда объясни, как на Землю новые души приходят?
Эх куда махнула! А надобно сказать, среди обережниц знание такое ходит, что якобы есть старые человеческие души, а есть -- которые впервые на Землю приходят. Как уж они их различают -- не про то разговор. Верно, есть какая-то метода.
Очень, слышь-ка, обережницы новую человеческую душу ценят, хотя и приходит она в мир глупенькая и наивная. Прямо рады-радёшеньки, потому как считают, что если дитё с такой душой народится, то род крепнет сильно.