Несовместимые
Шрифт:
Чтобы хоть как-то убить время, набираю себе ванну с пеной. Недавно посмотрела время — одиннадцать вечера. Германа по-прежнему нет дома, по новостям о разборках не говорят, звонить ему и беспокоить — хочется, но сдерживаюсь. Вода успокаивает, плюс я накапала лавандовое масло. Прикрываю глаза, пытаюсь как-то разложить свою жизнь по полочкам.
Смогу принять его жизнь? С трудом, но смогу. Теперь буду слушать его требования, четко их выполнять. Герман ведь знает, как обезопасить меня и себя. Не нужно создавать лишних проблем. Я ведь должна была
— Как водичка? — вздрагиваю от низкого голоса, чуть не нырнув с головой. Хватаюсь за края ванны, смотрю на подошедшего Германа.
— Ты меня напугал, — тихо признаюсь.
— В моем доме тебе бояться нечего. Я присоединюсь? — вопросительно изгибает бровь, расстегивая рубашку.
Киваю. Ванная большая, свободно уместит двоих.
Жадно рассматриваю его обнаженное тело, ища синяки, порезы, ранения. Ничего подобного нет. Красивое рельефное тело, притягивающее взгляд. Немного худощав, но когда ему нормально есть, да еще стрессы такие в жизни.
Приподнимаюсь, жду, когда Герман займет мое место, а я устроюсь у него на груди. Для нас двоих воды оказывается слишком много, переливается за бортики, его одежда, валяющая на полу, сразу же намокает.
— Как дела? — осторожно спрашиваю, поглаживая пальцами его ключицы, яремную впадину. Он лежит с закрытыми глазами, губы расслаблены, а руки методично поглаживают мою поясницу.
— Нормально.
Его тон не располагает к разговору, я больше не задаю вопросы. Уже хорошо, что вернулся домой. Живой, без повреждений, и сейчас со мной.
56 глава
Семь ночей без него. Семь дней без него. Он есть, но я его не вижу, не чувствую, просто знаю, что приходит домой, ложится рядом. И до того, как я открываю глаза, исчезает, как мой сон.
Я даже не могу возмутиться, высказать недовольство, потому что понимаю, с чем все это связано. Или с кем. Ради чего. Или кого. Приходится именно этими мыслями себя поддерживать, нагружать себя работой, лишь бы не сойти с ума от неизвестности.
Сегодня вот не спится. Нагрела себе молока, забралась с пледом в уютное кресло, сижу в спальне перед окном. Слышу шаги, выпрямляюсь. Хочется обернулся, убедиться, что все в порядке. И все же страшно. Вдруг увижу в его глазах совсем не то, что мне хочется.
— Ты не спишь? — голос тихий, спокойный.
Подходит к креслу, нагибается, целует в макушку. Его ладонь ложится мне на плечо, скользит по руке, исчезает. Хочется попросить его не убирать руку, но Герман садится на пуфик для ног передо мной.
Выглядит уставшим, но в уголках губ улыбка. Кладет ладони мне на колени, смотрит на свои пальцы. Вопросительное молчание ждет своих ответов, но Герман не спешит отвечать. Вместо этого вскидывает на меня глаза. Я вздрагиваю, неуверенно улыбаюсь. Сердце екает, тает. Его серые глаза смотрят на меня с непередаваемой
— Поцелуй меня, пожалуйста, — просит шепотом, поймав мои пальцы, сжимает их. — Пожалуйста...
Подаюсь вперед, освобождаю свои пальцы, обхватываю его за щеки и осторожно целую. Робко, неуверенно, словно в первый раз. Словно это первый поцелуй между нами. Он пропитан невинностью и каким-то волнительным трепетом влюбленности.
Обнимая за талию, тянет на себя. Я оказываюсь на полу, на коленях. Целует ласково и немного напористо, целует самозабвенно. От этого поцелуя все тело вибрирует на волне чувственности.
Стаскиваю с него пиджак, пытаюсь расстегнуть рубашку, пальцы плохо слушаются. На мгновение отстраняется, снимает с меня футболку. Опускает горящий взгляд на обнаженную грудь. Ласкового очерчивает большим пальцем сосок. Урывками дышу.
— Ты очень красива. Очень... — голос с хрипотцой низок, звучит очень возбуждающе. — Твоя кожа такая нежная... Ничего нежнее не трогал, — как пианист, играющий на рояле, пробегается пальцами по груди, поднимая их к шее.
Нагибается, целует изгиб между плечом и шеей. Ведет губами вверх, трется носом об мое ушко. Я смеюсь, прижимая плечо к щеке. Щекотно ведь.
— Ревнивая? — шутливые нотки заставляют застыть и вглядеться в его глаза. Не отводит их в сторону, опускает на мои губы. — Так бы и целовал бесконечно эти губы.
— Мне кажется, ты заболел, — прикладываю ладонь к его лбу, кожа теплая, не горит. Поведение все же странное. Усмехается, встает на ноги и заставляет меня подняться. Тащит в сторону кровати, но не толкает на нее, а разворачивает к себе.
— Герман? — его необычное поведение тревожит. Прикладывает палец к губам, целует в щеку. Поглаживает обнаженную спину, опуская руки ниже. Поддевает резинку пижамных шорт, не спеша стаскивает их, опускаясь передо мной на колени.
Ноги подгибаются, кладу обе руки ему на голову. Целует икры, вырисовывает языком узоры, повторяет их на бедрах. Воздух покидает легкие, когда губы прикасаются к чувствительной коже между ног.
Не знаю, как стою, скорей всего Герман меня просто удерживает за бедра. Вся кровь приливает к голове, а потом резко устремляется вниз живота. С каждой секундой становится жарче, сердце скачкообразно стучит. Я кайфую от своего предобморочного состояния, зная, что вот-вот мне станет очень хорошо. Хорошо так, что забуду свое имя.
Сознание плывет, вздрагиваю, пытаясь сдержать дрожь. Ртом шумно дышу, зарываясь пальцами в волосы Германа. Он целует сначала кожу ниже пупка, потом пупок и выше. Осторожно укладывает меня на кровать, любуясь моим лицом, моей открытостью.
Последующий поцелуй с моим вкусом на его губах, языке. Начальная нежность уступает место жесткости. Каждое прикосновение с дрожью в пальцах. Кожа под ладонями горит, под рубашкой она уже влажная. Приподнимается, резко дергает в разные стороны белый хлопок, пуговицы вырываются с корнем. Минус одна дизайнерская вещь. Ремень, брюки, боксеры — все летит за пострадавшей рубашкой.