Несравненное право
Шрифт:
— Постараемся проследить, — сощурился эльф, — думаю, мои соплеменники в этом помогут. Ты не знаешь, где они сейчас?
— Насколько мне известно, вместе с клириками добивают гоблинов… Эй! Ты куда?!
Всадник появился неожиданно. Он пронесся бешеным галопом мимо стоявших насмерть орков, что-то взволнованно крича на чужом языке. Странно, но эльфы тотчас же опустили луки, а наездник, одетый в черное, уже развернул своего коня и стрелой понесся назад. Обойдя по широкой дуге обреченных, он оказался между ними и лагерными пушками и, подняв коня на дыбы, снова закричал, на этот раз по-арцийски.
Это было невероятно, невозможно, но орудия перестали изрыгать смерть. А всадник спрыгнул с коня, бросил на землю шпагу и кинжалы и пошел к гоблинам, вытянув руки в извечном жесте мира.
Заходящее солнце полыхнуло на золотых волосах незнакомца. Чем ближе он подходил, тем меньше оставалось сомнений. Перед гоблинами стоял эльф, извечный враг. Кое-кто из молодых поднял арбалеты, но старики их осадили. И дело было не в том, что появление этого эльфа остановило бойню. Он шел один, он шел безоружным, и не было большего греха, чем убить его. А странный эльф остановился в нескольких шагах от передней шеренги и заговорил. По-гоблински!!!
Глава 36
Рене в сопровождении нескольких молчаливых эльфов сосредоточенно шагал по сухой траве, по возможности обходя лужи крови и перешагивая через валяющиеся тела. Трупы, трупы лежали грудами — люди, гоблины, эльфы, — все вперемешку, как их застала смерть. Впрочем, адмирал сейчас был далек и от жалости, и от ужаса, он слишком устал, чтобы думать или переживать. Если бы не необходимость отдать долг предводителю эльфов, Рене отложил бы все разговоры до завтра, но не узнать о состоянии Эмзара герцог не мог. К счастью, рана оказалась неопасной, разумеется, по эльфийским меркам. Человека, получившего пулю в грудь, уже бы отпевали, владыка же Лебедей сидел, опираясь на подушки.
Странно, но Рене никак не мог отогнать от себя мысль, что эльф, раненный мушкетером, — нелепость. Крылатые всадники явились из какого-то странного мира, где нет места столь грубым вещам, как порох, пушки, мушкеты. Там сражаются утонченными заклинаниями и сверкающими мечами, там все исполнено глубочайшего смысла, девы прекрасны, воины доблестны и даже цветы пахнут сильнее и тоньше. Однако эти дивные существа пришли и помогли, оставив на Хомячьем поле пять или шесть десятков жизней. Когда Рене встретился с Детьми Звезд в Приграничье, он был очарован ими, сейчас же его одолевала совершенно неуместная грусть о навеки ушедшем.
Усилием воли адмирал вернулся к закончившемуся разговору. Теперь Рене знал, что говорить потрясенным людям, которые ждут объяснений. Феликс, к счастью, жив, вместе с ним и Иоахиммиусом они справятся. Но сначала он найдет Герику, потерявшуюся во всей этой круговерти. Найдет и скажет… Нет, лучше не загадывать! Только бы с ней ничего не случилось, ведь, когда обессиленный Олень удрал в свое логово, она стала обычной женщиной. Хоть бы брат Парамон не растерялся и позаботился о ней как следует…
Кстати, а как тут оказалась Герика? Капитану, который ее взял на борт, голову свернуть мало! Да и аббату тоже, хотя прошла же она в одиночку пол-Арции, почему бы и ей не пройти подземным ходом.
Великие Братья, сколько всего предстоит! Сколько же всего нужно сделать. В свое время адмирал понял, что победить в сражении — полдела, главное начинается после. Хотя о какой победе можно говорить, если Годой удрал, и еще каким-то немыслимым способом, но даже будь он мертв… Слишком часто те, кто выигрывал войну, проигрывали мир, тонули в навязанных выжидавшими, чья возьмет, договорами, увязали в нескончаемых переговорах с теми, кто называл себя союзниками, а на деле предпочитал таскать из огня каштаны чужими руками. Рене не сомневался, что в самые ближайшие дни ему предстоит разбираться с арцийским посольством, эмиссарами Килона, а когда вернется Шани, и с посланцами Эр-Атэва. Последних, впрочем, адмирал хотел бы видеть как можно скорее. Сама мысль о договоре между Рысью и Львом должна сделать арцийских нобилей нежными и ласковыми.
Жаль, что большинство эльфов уходит этой же ночью, крылатые всадники должны стать легендой, свидетельством Божьего Промысла, без этого не обойтись. Останутся разве что Эмзар с Клэром и Роман. Да уж, удружил он всем с этими гоблинами. Куда их теперь девать прикажете? Эльф — предводитель гоблинов! Рене, несмотря на всю свою усталость, которая, впрочем, начинала отступать — видимо, сказывалось эльфийское питье, — рассмеялся: чего только не бывает…
— Не вижу повода для смеха, — Жан-Флорентин был неумолим. — Впереди большая работа, нам нельзя расслабляться…
— Я не собираюсь расслабляться, дорогой, — заверил приятеля Рене, — просто я подумал о том, как все в этой войне перепуталось. Эльфы и гоблины, святой и Проклятый…
— Да, — с готовностью подхватил тему Жан-Флорентин, — на первый взгляд это вещи несовместные, но если посмотреть глубже…
Глубже Рене смотреть не стал, слушая в четверть уха убаюкивающее жабье бормотание, он шел, думая о своем, то сожалея о Мальвани, сын которого, похоже, останется калекой, если не произойдет чуда, чуда, на которое не способны даже эльфы, то прикидывая, куда и как поместить пленных гоблинов, чтобы они не мозолили глаза и чтобы фанатики не потребовали их немедленной казни. Интересно, Луи и Рыгор уже возле Мунта? Судя по всему, да… Надо будет им сообщить о разгроме Годоя. Думать о тарском господаре адмирал не мог, у каждого человека есть свои пределы. Годой — это завтра, а сегодня неотложное и Герика! Он, в конце концов, потребует у нее ответа. Почему она его все время избегает, чем он ее обидел и когда обидел: теперь или тогда, в Таяне…
Хомячье поле наконец осталось позади. Стемнело, легкий ветер разогнал пороховой дым и принес из дальней рощи запах цветущих акаций, акаций, которые будут цвести и тогда, когда никого из пришедших к излучине Канна не будет в живых. Акации, чье право цвести они отстояли…
А его, оказывается, ждали, хоть он, уходя с молчаливым Клэром, не сказал, ни куда идет, ни когда вернется. Вездесущий Зенек умудрился разыскать своего сигнора и привести ему нормальную лошадь.
Аррой кивнул Зенеку и вскочил в седло. Вороной, переступив с ноги на ногу, пошел размашистой иноходью. Зенек на своем буланом пристроился рядом.
— Надеюсь, клирики делают все, что нужно? — герцог в этом не сомневался, но уточнить всегда полезно.
— Так, проше дана, но схоронить всех будет тяжко… Сейчас шукаем своих, кто запропал. Дан Архипастырь всех своих погнал сюда, — Зенек одобрительно хихикнул, — сказал, что те «должны возрадоваться, ибо им предстоит богоугодное дело». Особливо те, хто с Годоем замиряться хотел… О как! Толстопузые с радости той аж зелеными стали… Побитых таскать — не поклоны бить…
— Браво, Его Святейшество, — хохотнул и адмирал, почему-то представив осанистого Тиверия, зажимающего нос платком и пробирающегося меж убитых лошадей, — надо будет туда же и фискалов наладить… Пусть гоблинов хоронят, авось прекратят ябеды писать.