Несравненное право
Шрифт:
Поравнявшись с двумя высокими тополями, отступавшие остановились.
Мальвани глянул на небо. Неужели только около двух? Как же еще далеко до ночи….
— Анрио! — корнет Мальвани вытянулся в струнку. — Сигнал!
Поганая Подкова словно бы самой природой была предназначена для того, чтобы стать могилой отважной, но не шибко умной кавалерии, угодившей под перекрестный огонь загодя установленных на вершине холма орудий, засевших в полуразрушенном загоне мушкетеров, передвижной артиллерии и конных стрелков внизу. Одного взгляда Годою было достаточно, чтобы понять: спасать, в общем-то, и некого. В мертвой зоне на вогнутой стороне холма сгрудилось две-три тысячи всадников, видимо, примерно столько же сумело выскочить из ловушки, но цвет арцийской конницы полег у Поганой Подковы.
Годой взял окуляр и огляделся. Подвижной вражеской артиллерии видно не было, только на флангах нагло гарцевало около сотни «Серебряных». Пушки на вершине холма молчали — видимо, артиллеристы не собирались тратить зря порох. Надо полагать, основные силы противника где-то рядом, но где? Михай задумался. С одной стороны, следовало наказать дерзкую батарею на вершине, с другой — штурм обернется новыми потерями, но, видимо, все же придется рискнуть. Без победы, даже не несущей никакого стратегического или тактического смысла, возвращаться в лагерь нельзя. Любопытно, как дела у тех, кто был послан прикончить переправившихся через Канн? В поднявшейся суете он как-то позабыл о них, а зря.
Войска Годоя начали деловито разворачиваться, готовясь к штурму и одновременно к отражению атаки с фланга, буде она последует. Будь у императора те гоблины, которых он отправил к Адене, Поганая Подкова не продержалась бы и оры, но люди более осторожны и менее выносливы. Несчастные кавалеристы, увидев подмогу, возликовали и сотворили то, что ни в коем случае не должны были делать. Дав шпоры не поенным с самого утра лошадям, они бросились вниз по склону, стремясь как можно быстрее проскочить простреливаемое пространство. Пушки наверху ударили, но как-то вяло и нестройно, не причинив удиравшим конникам особого ущерба, а те неслись, словно за ними гнался Белый Олень. Так уж вышло, что спасители подошли со стороны речки, а очумевшие от жары, грохота, порохового дыма и жажды лошади видели только одно — воду — и рвались вперед.
Михай Годой наступил на те же грабли, которые он услужливо подложил на Лагском поле воинству Базилека. Правый фланг арцийцев был расстроен и смят их же собственной конницей, а левый… На левом творилось что-то странное. Из-за деревьев высыпала толпа людей, смутно напоминавшая военное соединение, они мчались как зайцы, чуть ли не свернув головы назад. Годой не столько узнал, сколько догадался, что это остатки тех самых полков, которые он послал за реку и на плечах которых висела теперь вражеская конница. Они действительно оттеснили врага до охранявших северную переправу тяжелых батарей, да вот сами батареи к тому времени уже были в руках церковников, а все артиллеристы были втихую вырезаны. Неожиданные залпы почти в упор расстроили арцийские колонны, а якобы отступавшие кантиссцы ударили по ним вместе с выскочившим из засады отборным конным полком. В довершение же всего закрутившийся на ровном месте вихрь, поднявший тучу песка, мелких острых камешков, сухих веток и листьев, обрушился на арцийскую пехоту, запорашивая глаза, забивая ноздри и судорожно разинутые рты…
— А вот теперь, — сказал Сезар Мальвани, — нам, как говорится, или в стремя ногой, или в пень головой.
— Пора, — согласился и Рене, вскакивая в седло. Гиб где-то шлялся, но это было не так уж и страшно, Водяной Конь был со странностями, от Перлы же никаких сюрпризов не ожидалось.
Кстати поднявшийся ветер развевал три знамени — Эланда, Арции и Святой области. Двадцать две тысячи готовились схватиться с шестьюдесятью, но они знали, что защищают и на кого идут. Все тот же Воцек протрубил знаменитое «Вперед! Не плачьте об уходящих в бой», и объединенная армия бросилась на врага.
Сначала Роман был возле Рене, но потом кровавая круговерть их разметала. Адмиралу нечего было делать в бою, его место было на командном пункте, но, похоже, большую часть здравого смысла Счастливчик растратил, когда вместе с Мальвани и Феликсом придумывал, как обмануть Годоя, а остатки улетучились утром, когда от армии Годоя целенаправленно отгрызали кусок за куском.
Все эти дни Рене был воплощением сдержанности, но когда все, что должно, он сделал, эландец превратился в сумасшедшего вольного капитана. Даже если его убьют, останутся Ри, Шандер, Сезар, Феликс… Будет кому и править, и воевать… Кто-то из вождей все равно должен быть впереди и на виду. Так почему не он?! Тем паче голова Мальвани куда лучше приспособлена для наземных сражений, а рисковать Архипастырем и вовсе безумие! Пусть они принимают донесения и рассылают аюдантов, место же Рене с «Серебряными».
Таянская тысяча рвалась в бой, словно бы и не было утомительной утренней погони. Добраться до Годоя и схватить его за холеную бороду — вот о чем мечтали гвардейцы Стефана. И вместе с тем головы они не теряли. Впрочем, годоевцы тоже. Коса нашла на камень. Никогда еще Хомячье поле не видело такого. Солнце померкло, остро пахнущий дым выедал глаза, редкие порывы жаркого сухого ветра разгоняли тяжелые клубы, и тогда можно было разглядеть то ощетинившееся пиками и плюющееся огнем каре, то бешено несущуюся конницу, то раскаленные жерла орудий. Годою удалось завладеть Поганой Подковой, но назвать это выдающимся успехом можно было лишь с большой натяжкой. Крутые склоны были покрыты трупами мушкетеров и пикинеров, а проклятая батарея у вершины оказалась с чертовщинкой. Выпустив последний залп чуть ли не в упор, она снялась с места и по удобной пологой тропе с другой стороны холма спустилась вниз, где и затерялась на какое-то время. Видимо, еще объявятся и ударят во фланг, подгадав момент, когда арцийцы собьются в кучу, чему весьма способствовали два развернутых в несколько шеренг отряда пехоты, что прикрывали Поганую Подкову с флангов. Не давая ее обойти, они мгновенно перестроились в треугольники и с обеих сторон ударили по наступающим. Одновременно, обходя пехоту с флангов, пошла в атаку таянская кавалерия под сигной покойного Стефана. Усугубляя сумятицу, то сбоку, то впереди отряда несся огромный вороной конь без всадника, оглашая воздух яростными, совсем не лошадиными криками и с яростью весеннего паводка круша все, что попадалось на его пути.
Земля стонала под тысячами ног и копыт, люди глохли, в дыму и пыли стало трудно различать, где свои, а где враги. Пехотинцы, всадники, артиллеристы — все они казались тенями, утратившими лица, ни у кого не было ни прошлого, ни будущего, только безумное настоящее.
Роман видел, как убивали, и убивал сам. Осатаневший Топаз перелетал через зарядные ящики, брошенные орудия, трупы людей и лошадей, яростно крича и кусая чужих лошадей не хуже Гиба. Шпага Уанна словно бы сама искала жертв. Зря он грешил на найденное оружие, странно, но предназначенная для пешего боя шпага оказалась удивительно удобной при конной схватке. Впрочем, эльфу было не до того, чтоб задумываться о такой мелочи. Вокруг падали свои и чужие всадники. Роман увидел, как сын Сезара Мальвани припал к гриве коня, шальное ядро разворотило мальчишке ногу ниже колена. Подхватив корнета в седло и мимоходом сбив грудью коня какого-то арцийца, Роман вынес юношу из боя, передал с рук на руки кому-то из аюдантов и бросился назад.
Где-то слева атаковала конница, впереди лоб в лоб сошлись две пешие колонны. Противно просвистело ядро над самой головой. Совсем рядом с Романом какой-то южанин выпрыгнул с пистолем из-под прикрытия своих пикинеров и разрядил пистолет в коронэля, возглавлявшего атаку церковников. Как бы быстро ни летела пуля, кто-то из солдат успел-таки заслонить командира. А коронэль ударом шпаги заколол убийцу и повел своих людей вперед. Роман отвлекся, схлестнувшись с двумя оторвавшимися от своих кавалеристами, одного из них эльф застрелил в упор, второй принял смерть от шпаги Уанна.
Изнутри грохочущего, дымного ада Роман не мог понять, чья же берет. Но не могли этого понять и не участвовавшие в схватке напрямую Мальвани с Годоем. Битва дошла до той стадии, когда все повисает на волоске, обе стороны бросили на весы все, что имели, и теперь даже гарга, и та бы не взялась предсказывать исход.
— Даже гарга, или как там ее, и та бы не взялась предсказать исход боя, — Клэр улыбнулся, но в спокойных серых глазах смеха не было, только решимость.