Несравненное право
Шрифт:
— Гарга — нет, а я — да, — король-Лебедь потрепал шею вновь обретенного Опала, — после поездки на водяном страшилище Эмзар при всем своем самообладании все еще чувствовал себя неуютно.
— И чем же все закончится? — Нидаль Рябиновая Гроздь спросил только для того, чтобы не молчать.
— Нами, — отозвался Эмзар, — мы последнее, что осталось у Тарры. Вы не чувствуете?
Нидаль покачал головой, а Клэр в упор взглянул на Лебединого владыку:
— Они вновь принимаются за свое?
— Похоже! Оленя им сейчас, конечно, не вызвать, но остановить их необходимо. Я думаю, они спрятались за спинами гоблинов.
— Где ж еще, — пожал плечами Клэр, — черное к черному…
Эмзар оглянулся на своих подданных: сколько их вернется в Убежище? Сто? Двадцать? Или вообще никто?
Владыка Лебедей поднял руку:
— Да поможет нам Свет! Во имя Звезд, вперед!
Его слова подхватили дециэны. [130] Лес серебряных копий склонился к конским головам, и две с лишним сотни светоносных всадников почти неслышно двинулись вперед…
130
Дециэн — десятник (эльф.).
Со времен Войн Монстров, когда в последней битве полег цвет воинства двух кланов, Дети Звезд не обнажали мечи, и вот пришел великий час. С места взяли рысью, но шагов через двести Эмзар коротко бросил: «Вскачь». Эльфы слегка пригнулись в седлах, и кони понесли их на врага. Дети Великого Лебедя, они шли в свой последний бой, как в старину. Ветер, как по заказу, разогнал пыль и дым, и эльфийские воители предстали во всей своей красоте, ослепительной и страшной.
Их кони летели со скоростью степного пожара, нестерпимо сверкали на солнце латы, мечи и копья, а за плечами всадников грозно вздымались серебряные крылья. Лебеди мчались вперед почти бесшумно, их кони словно бы плыли по воздуху, но отчего-то становилось ясно — если даже крылатые всадники не ударят в мечи, они все равно рассекут надвое любую армию, как добрая сталь рассекает подброшенный шелковый платок.
Те, кто видел атаку эльфов, так и не поняли, сколько те скакали от опушки леса до усеянного трупами поля, где вовсю кипело сражение. Скорее всего это были мгновения, но казалось, что все длилось века. Наконец сблизились, сшиблись…. Мало кто рисковал поднять копье или мушкет на божественных воителей. Кто-то тонким голосом вопил: «Чудо!» Кто-то благодарил святого Эрасти. Там, где проходили эльфы, кровавое море словно бы расступалось, чтобы с новой яростью сомкнуться за последними всадниками, а Дети Звезд рвались к одной-единственной цели. Им нужен был Годой. Даже не Годой. А те, кто был рядом с ним…
Надежно защищенный гоблинами и южной гвардией, Михай Годой, стиснув зубы, ожидал исхода битвы. Больше ему ничего не оставалось. Тарский господарь был не из тех, кто бросает в бой последний резерв, а именно — самого себя. С началом всеобщей свалки Поганая Подкова как батарея потеряла всякое тактическое значение, но зато оказалась превосходным командным пунктом, не достижимым для вражеских ядер и пуль и дающим хороший обзор, разумеется тогда, когда порывы ветра на время разгоняли дымную тучу.
Обе армии дрались с яростью осенних кабанов. К сожалению, эландские мерзавцы явно превосходили в артиллерии, и потому единственно верным было навязать им рукопашную, когда пушки становятся бесполезными. К счастью, у нападающих подходили к концу боеприпасы, и это было хорошим знаком. Годой знал, что его коронэли и командоры не щадят ни себя, ни людей, добывая своему императору победу. Да, она будет нелегкой, но она будет…
— Всех пленных отдам тебе, — бросил тарскиец господину Шаддуру, — наполнишь свою Чашу.
— И всех жителей города, — холодно добавил тот, — хранить нашу тайну далее нет никакого смысла.
— Посмотрим, — пожал плечами Годой.
Господин Шаддур хотел что-то возразить, но осекся на полуслове, впившись взглядом во что-то сверкающее, показавшееся у кромки леса. Годой поднес к глазам окуляр и увидел то, чего боялся и неосознанно ждал все это время. Из-под прикрытия деревьев вылетела крылатая конница. Последние всадники были скрыты в облаке пыли, по размеру которого становилось понятно: проклятых эльфов никак не меньше тысячи. Впереди на белоснежном коне мчался воин с высоко поднятым сверкающим мечом, за его спиной вздымались белоснежные лебединые крылья. Почему-то это обстоятельство повергло тарского господаря в полный ужас, и он не сразу понял, что к нему обращаюся.
— Очнитесь, Михай, — господин Шаддур настойчиво тряс Годоя за плечо, — нужно действовать.
— Что я, во имя Проклятого, могу сделать, — прорычал лжеимператор, — не ты ли утверждал, что эльфы покинули Тарру вместе со своими богами?
— Я ошибался, — холодно ответствовал бледный, — но теперь эту ошибку следует исправить. Соблаговолите, Ваше Величество, последовать за мной внутрь этого сооружения.
Разумеется, Годой соблаговолил. Господин Улло, лицо которого стало еще бледнее, чем обычно, хотя это казалось невозможным, едва переставляя ноги, поплелся за ними.
Внутри глинобитной хижины, в мирные годы, видимо, служившей приютом пастухов, было пусто и темно. Пахло пылью и мышами. Пробившийся сквозь заколоченное окно тоненький лучик предзакатного солнца выхватил треснувшую миску, брошенную на некрашеной столешнице. Годой налетел бедром на какую-то деревяшку и зашипел от неожиданной боли.
— Что все это значит, господин Шаддур? Мы могли бы говорить об эльфах и на свету.
— Мы не будем говорить об эльфах, — голос главы ройгианцев напоминал шелестение змеиной чешуи по мозаичному полу, — эту битву мы проиграли. Нужно уходить.
— Уходить?! — Годоя аж передернуло от злости. — Как и куда?! Я не могу покинуть армию на глазах у всех. До Таяны тридцать шесть диа, и там хозяйничает этот пащенок Эллари! Мунт не предназначен для обороны, да и войск там почти нет. До Марциала тоже не добраться! Южане и бароны ради меня не станут рисковать своими тупыми башками… А гоблинов у меня только тысяча.
— Отправлять горцев к Адене было недальновидно, — пожал плечами Шаддур.
— Сам знаю, — огрызнулся Годой, — но глупее всего было связываться с вами. Марко был моим другом, и…