Нестор-летописец
Шрифт:
— Твои помыслы кричали, — молвил чернец. — И очень громко. Совсем меня оглушили!
— А ты, дедушка, умеешь слышать помыслы? — удивился Несда.
— Умею. Могу даже сказать, какие из них сбудутся, а какие нет.
В светлых, водянистых глазах старца была хитрая искорка, будто он веселился.
— А ты не обманываешь, дедушка? — усомнился Несда.
— На что мне тебя обманывать? Я старый, ты малый — какая промеж нас выгода для обмана?
Несда пожал плечами.
— А мои помыслы сбудутся? — решил он проверить монаха. — Будет ли жив мой брат?
— Сбудутся, — заверил старец. — Уже, почитай, сбылись.
— А…
Несда открыл рот и замолк. Как же сбылись, если Господь не забрал его к себе вместо брата? Не захотел или дите все же помрет?
— Как имя твое, дедушка? — спросил он, не став уличать монаха.
— Еремией величают. В честь пророка.
— А сколько тебе лет?
— Да нешто я помню? Помню только, что когда князь Владимир крестил Русь, я уже был на свете.
— Ты видал самого князя Владимира?! — поразился Несда. Для него времена великого и славного кагана были седой древностью. — А какой он был?
— Какой? — задумался старец, сильнее скособочась на свою дубину. — Да вроде обыкновенный. Но, правда, неуемный. Как начнет что делать — так с размахом. Землю свою устраивать, храмы ставить, милостыню творить. Пиры на весь мир затевать. Вот так же и Русь окрестил, с размахом. И правильно.
— А правда, что у него было девятьсот жен? — спросил Несда и порозовел.
— Так то бес похотливый терзал князя. После же крещения от тех жен одна молва осталась. А бес удрал, только пятки сверкали.
Несда рассмеялся, представив улепетывающего с поджатым хвостом беса. Монах тоже улыбался, показывая несколько уцелевших зубов.
— Ты, дедушка, будто бы видел того беса?
— Не видел, а знаю их повадки.
Несда посмотрел на келью и погрустнел.
— Долго как!
— Ничего. Отец Демьян уже елеем мажет.
— А ты и сквозь двери умеешь видеть, дедушка?
— Ну, может, и умею, — сказал монах, словно бы сам себе не поверил. — Строг с тобой отец-то? — кивнул он на келью Демьяна.
— Строг, — вздохнул Несда.
— А ты не перечь ему. Хочет бить — так пускай. Главней отца только небесный Отец.
— Как же не перечить, если Бог главнее? — недоумевал Несда.
— Экий у тебя разум быстрый. Вот послушай-ка, что я тебе расскажу.
Монах поудобнее перехватил свою палку.
— До блаженного Феодосия был у нас игумен Варлаам. Родом он был боярский сын, а отец его ходил в любимцах у князя Изяслава, богатством немалым владел. Но Варлаам в боярах быть не захотел, ему больше полюбились слова отца нашего Антония. Отрок приходил сюда часто и все смотрел на иноческую жизнь. А в один день приехал на коне, в богатых одеждах и с холопьями. Да все это свое богатство бросил к ногам блаженного Антония. Вот, говорит, вся прелесть мира, отрекаюсь от нее и хочу быть иноком.
Несда слушал старика с открытым ртом, боясь пропустить хоть слово.
— Ну, понятно, отец наш Антоний стал его по своему обычаю отговаривать. Тяжка де монашья доля, и мирские соблазны зовут обратно. Берегись не исполнить иноческих обетов, не то явишься пред Богом лжецом и отступником. Как бы де твой отец не извлек тебя отсель силой и тем бы опять не порушил твои обеты. Но отроку все это было нипочем. Тогда постригли его в иноки, чему он был только рад. Да радость была недолгая. Боярин, прознав, нажаловался князю, а тот в гнев. Призвал к себе отца нашего Антония и грозился разорить обитель. Брата Никона, который отрока постриг, хотел вовсе заточить в поруб. Да ничего уже он поделать не мог, благоверный князь наш. Ну а боярин смог. Пришел в обитель со своей дружиной и ну с криками выгонять монахов из пещер. Отыскал сына, отхлестал по щекам и сорвал с него рясу. Холопы нарядили отрока в мирское платье и усадили на телегу. Так и повезли его. Он по дороге-то платье с себя стащил да бросил в канаву. Снова его одели и теперь уже связали. А он и тут сумел с телеги упасть и одежу измарать в грязи.
— Как же он в обитель воротился и отступником не стал? — жадно торопил Несда монаха.
— Где уж боярину было такого упрямца переупрямить! Три дня сын его в одном углу просидел, не пил, не ел, слова не говорил. Все в стенку глядел. Сжалился боярин, со слезами отпустил его. А на другой год отец наш Антоний Варлаама игуменом поставил. Тут же и князь на молодого монаха глаз положил — взял его в свой Дмитровский монастырь настоятелем. Вот тебе притча, отрок. Нравится?
— Ага, — кивнул Несда, завороженный рассказом старика.
— Ну, пойду я, — молвил монах, — а то совсем с тобой заговорился. У нас нынче, брат, Страстная седмица. Самая великая в году.
Он зашагал прочь, чавкая размокшей грязью.
— Дедушка! — окликнул его Несда, спохватившись. — Не пойму я никак — для чего тот монах кругом кельи ходит?
— А это он путешествует, — обернулся старик. — Бесы его в путь зовут, прочь из обители. Вот брат Елисей и перехитряет их таким способом. Древние отцы так же делали, и он вслед за ними. Разумеешь притчу?
— Разумею, — еле слышно сказал Несда.
Тут распахнулась дверь Демьяновой кельи, появился Захарья с младенцем на руках. За ним вышел сам Демьян в иерейской епитрахили. Его голову, словно нимб святых на иконах, окружало белое облако волос, а борода была короткая, стриженая.
— Дитя здорово будет, не тревожься, — молвил Демьян. — Спаси вас Христос.
Захарья повернулся к нему и, покрепче прижав к себе сверток с чадом, низко поклонился. Когда он распрямился, монаха уж не было — скрылся в келье.