Нестор
Шрифт:
– Дядя, дядя, а папироски не будет, курить хочется. – настойчиво потребовал мальчишка.
Ожилаури был достаточно опытен, чтобы сразу понять – папироской тут дело не кончится. Впереди, в подворотне, откуда только-что выскочил мальчишка, кто-то стоял, прятался в тени. Беспризорник отошел в сторону, он сыграл свою маленькую роль, на сцену выходили актеры переднего плана. Ожилаури оглянулся. Под пустыми окнами его комнаты, притулившись к стене стоял молодой парень и ножиком подрезал ногти. Впереди, из тени вышли еще двое. Здоровые парни, в которых Ожилаури признал соседей, проживающих с северной стороны Кавказского хребта. Они не торопясь приближались к нему. Догадаться, что они хотели, было не сложно – отобрать то, что осталось. Будь у него время и пара внимательных слушателей, он бы
– Что, земляки, и вам курить хочется? – решил он взять инициативу в свои руки.
– Курим мы свои, – заговорил с тяжелым кавказским акцентом, парень с кучерявой черной бородой. – и пришли мы за своим.
– Вашего у меня ничего нет.
– Есть. – вмешался второй, гладко бритый, с усами загнутыми вниз, из-за чего лицо его выглядело жестоким. – Дома ее нет, значит она с тобой.
Он посмотрел на сумку.
– Давай книгу сюда.
– Значит это вы забрались ко мне и все вынесли?
– Мы не воры. Выносили другие. Нам нужна только книга.
– Значит вас прислал Татарин. – сделал вывод Ожилаури. – Он хотел купить ее вчера, точнее сегодня. Вы хотите ее выкупить?
– Мы ее не продавали, поэтому и покупать не будем. Мы предлагаем за нее твою жизнь. – услышал он голос за спиной. Третий стоял сзади, совсем рядом, все также поигрывая ножом. Светловолосый, с русой бородой и с мертвыми глазами фанатика. Голос у него был такой траурно спокойный, что Ожилаури передернуло, как будто ему вынесли приговор. Он развернулся, чтобы держать в поле зрения всех троих.
– Я ее выиграл. Выиграл честно. И на кон ее ставил Жорик, его и спрашивайте.
– Жорик ошибся адресом и сунул свои грязные руки куда не надо. Сейчас он отдыхает на дне речки Яузы. Ты хочешь присоединиться к нему, земляк? – наседал бородатый.
Договариваться с ними смысла не было, Ожилаури это понял. Но и отдавать своего не собирался.
– Ну что-ж! – он поднял руки и сказал по-грузински. – Где не помогает сила, там спасают ноги.
Переводить пословицу он не стал. Резко ударил усатого в живот, толкнул плечом в сторону и помчался к улице, надеясь скрыться в шумном потоке людей и повозок. Он выскочил на Каланчевку, но и там было не особенно людно. Преследователи не отставали и Ожилаури побежал в сторону площади, к вокзалам. Где эти чертовы красногвардейцы, где хваленая рабочая милиция? Пробежав под железнодорожным мостом он оказался на привокзальной площади. Сумка хлопала по бедру, ремень натирал плечо, весь в поту, тяжело переводя дыхание Ожилаури обходил груженные подводы, крикливых извозчиков, оборванных ходоков из глубинки, мятущихся под ногами нахальных беспризорников. Самое место потеряться, раствориться в толпе. Он оглянулся. Угрюмые кавказцы приближались. Оказавшись перед входом в Казанский вокзал, Ожилаури резко кинулся в здание и влился в поток вечно спешащих пассажиров. Толкаясь среди мешков, чемоданов, кричащих людей его вынесло на перрон, к готовящемуся к отбытию составу. Он прижался к опоре, поддерживающей перекрытие платформы, оглянулся и тут же уперся взглядом в разъяренного усача. Не останавливаясь тот с ходу ударил Ожилаури в лицо, но в последний момент Федор успел увернуться и кулак врезался в железную опору. Усатый взревел от боли и в тот же миг Ожилаури ударил его опять в живот. Бежать дальше было не возможно. Отставшие было двое кавказцев обрушились на него с кулаками. Единственное, что можно было сделать, это прижаться к опоре, прикрывая спину, и кое как защищаться от трех пар кулаков. Но с тремя ему было не справиться и на исходе сил он закричал, прося о помощи. Поток людей, глухой к чужой беде, обтекал их не замечая и не обращая на драку внимания. И тогда, понимая, что если он отдаст книгу, его все равно прикончат, Ожилаури в отчаянии выкрикнул по-грузински.
– Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите!
Он уже не надеялся на чудо. В голове яркой вспышкой мелькнуло – это его последний озвученный выдох в жизни. В руке светловолосого кавказца сверкнул нож. Уклоняться от него уже не было сил. Но удар не достиг цели. Вдруг и нож, и кавказец отлетели в сторону. В драку вмешался крепыш, одетый в рабочую куртку. Трое кавказцев перенесли атаку на него, одновременно пытаясь вырвать сумку у Ожилаури. Однако расстановка сил сразу изменилась, когда в драку вмешались, сначала еще двое парней, в форме студентов-железнодорожников, а потом и еще один, который начинал как бы нехотя, но разойдясь стал махать кулаками с большим энтузиазмом. Кавказцы отступили, тяжело дыша пообещали с ними еще встретиться и смешались с толпой.
Довольные одержаной победой, все четверо обступили обессилевшего Ожилаури. Тот уперся дрожащими руками в колени, никак не мог отдышаться.
– Что с тобой, братишка? Кто это были? – спросил его темноволосый студент-железнодорожник.
– Кто такие? Бандюки. Еще на улице ко мне привязались. Я сюда и они за мной. Чуть не убили. Если-б не вы! Спасибо вам!
– Ты тоже домой едешь? – спросил высокий франтоватый парень. – Я Фома Ревишвили. Надо торопиться, в поезде мест не останется.
– Вы, что в Грузию? – Ожилаури не собирался никуда ехать, но и здесь оставаться было опасно. Горцы слов на ветер не бросают и после сегодняшнего его точно прибьют.
– Да, я в Тифлис. Николай Васадзе. – представился светлый крепыш.
– Я тоже в Тифлис. Меня зовут Константин Зервас, можешь просто Котэ. – высокий студент-железнодорожник протянул руку.
Они познакомились.
– Александр Иосава, Сандро. – представился второй железнодорожник. – Я до Самтредии.
– Почти рядом, я в Ткибули. – сказал Фома Ревишвили.
– А я Федор Ожилаури. До Тифлиса я тоже с вами. – представился побитый Ожилаури.
– Тогда надо торопиться, если мы не успеем на этот поезд, следующий будет неизвестно когда. – поторопил всех Фома.
Они бросились к ближайшему вагону, но попасть внутрь было невозможно. Плотно обступив вагон,груженные люди штурмовали двери, отпихивали друг друга, толкались, не забывая при этом ругаться и кричать. Из-за этой пробки внутрь прорывались единицы.
– Маша, Маша, сюда! – закричал из открытого окна дородный мужчина, одним из первых пробравшийся в вагон. Раньше всех среагировал Зервас.
– За мной! – крикнул он и первым ринулся к наполовину открытому окну.
– Нет, нет! Здесь мест нету! Все занято! – кричал мужчина в окне. Но Зервас его не слушал, своими длинными руками оттолкнул его, забросил внутрь чемоданчик и рыбкой нырнул за ним. Встал на ноги, опять оттолкнул кричащего господина и стал помогать новым друзьям залезть в окно. Впятером они заняли купе. Где-то разбили стекло, вагон штурмовали теперь и через окна. Прорвавшиеся со всех сторон пассажиры ручейками вливались внутрь, занимая все полки и нижние и верхние, а когда мест в купе не осталось, устраивались прямо в проходе.
Наконец шум вокзала перекрыл мощный рев паровозного гудка. Поезд тронулся и все пятеро облегченно вздохнули. Как усталый вол, тянущий перегруженный воз, так и паровоз, исходя паром, с натугой тянул за собой десять набитых людьми вагонов. С одышкой он выбрался из Москвы и все больше забирая на юг, уже веселей углубился в леса Подмосковья.
Длинный полный тревог день перешел в сумерки. Уставшие ребята делились впечатлениями и довольные, что нашли попутчиков, пытались побольше узнать друг о друге, тифлисские-же даже найти общих знакомых. Оказалось, что Зервасу, который учился в третьей гимназии, историю преподавал отец Федора Георгий Ожилаури. И хотя жили они в разных районах, Зервас на Андреевской улице в Чугурети, а Ожилаури в Сололаки в церковь они ходили одну и туже, Святой Троицы, что на Графской улице. С удовольствием вспоминали сад купца Нинии Заридзе на Воронцовской площади, куда пускали бесплатно и где наливали дешевое флотское столовое вино Дмитрия Сесиашвили. Номер пятьдесят – уточнил Зервас. Вспоминали цирк братьев Никитиных на Верийском подъеме и веселый цирк Цинцадзе возле Дидубийской церкви, в саду Гришуа.