Нестор
Шрифт:
Зервас подмигнул другу и удовлетворенно кивнул головой.
– Двое в столовой и один в дверях. Всего трое. Рита теперь ты.
Ребята спрятались за ширмой, а Рита смело открыла дверь.
– Собрались уже? – недовольно проворчал матрос.
– Помогите, пожалуйста. – Рита отошла к окну. – Не могу застегнуть на спине.
– Что от страха пальчики дрожат? – следуя за девушкой усмехнулся Астафьев.
В тот же миг за его спиной вырос Зервас. И пока Иосава прикрывал дверь, Зервас обрушил белый эмалированный таз, в котором девушки иной раз мылись за ширмой, на голову матроса «Онеги». Таз был завернут в платье старшей сестры, поэтому звук получился не громкий, а эффект отличный. Матрос замер, будто увидел далекий райский остров, и мягко повалился на пол. Сразу же, в шесть рук, его запеленали в простыни, а в рот запихнули Асины модные, выше колен, из французской вискозы, розовые панталоны.
– Сестра меня убьет за них!
Зервас взвесил в руке тяжелый маузер, покачал головой – хороший трофей. Потом нахлобучил на голову бескозырку «Онега» и сказал.
– Это скальп врага. Займемся остальными.
Сначала было недоумение, потом надежда, что произошла ошибка, затем возмущение, а теперь в душу профессора Макарова прокрался страх. Это был не жандармский офицер, перед которым можно было выступить с гневной речью о правах и свободах, и получить неприятный, но все-таки подобающий профессорскому положению вежливый ответ. Теперь посреди его столовой стоял высокий, одетый в пальто, вооруженный человек, а за ним, спиной к прихожей, солдат, с длинной, почти в рост человека, винтовкой. Несчастная напуганная Таисия Христофоровна жалась к мужу. Веснянен смотрел на семью Макаровых безучастным привычным взглядом и говорил такое, от чего уже не страх, а ужас охватывал профессора. Он чувствовал себя не уверенным преподавателем, лучшим специалистом по подвижным составам и тягам, а обреченным тормозным кондуктором, который не может остановить соскальзывающий в пропасть вагон.
Товарищ Веснянен говорил размеренно, четко, без сомнений и послабительных интонаций.
– Нет, барышня, вы ошибаетесь. Сейчас всего лишь двенадцать двадцать, а к двум, вас всех, возможно, уже расстреляют.
Таисия Христофоровна вскрикнула и прижала к себе Асю. Вагон рухнул, профессор не верил своим ушам.
– О чем? О чем вы говорите? – голос сел и стал сиплым. – За что вы хотите нас расстрелять?
– За котрреволюционную деятельность. За подрыв молодого рабоче-крестьянского государства.
– Какая контрреволюция, какой подрыв? Я всю жизнь локомотивы строил. Я инженер, я студентов учу.
– Мы знаем все. Судя по вашему выступлению на собрании преподавателей высших учебных заведений, которое вы тайно провели на квартире доцента Куликова, учить вы больше никого не будете.
Из прихожей послышались шаги.
– Ну что-ж, – не оборачиваясь сказал Веснянен. – похоже все собрались. Товарищ солдат, вы с этим… Астафьевым проводите господ контрреволюционеров к авто. А я здесь осмотрюсь.
Но товарищ солдат вместо ответа странно крякнул, а невозмутимый Веснянен, обернувшись уставился прямо в дуло направленного на него маузера. Младшая дочь профессора пришла не под конвоем матроса «Онеги», а с двумя высокими молодыми людьми. То, что они были молоды было видно сразу, хотя ниже глаз лица прикрывали повязанные треугольником белые повязки, в которых Таисия Христофоровна без труда узнала наволочки подушек своих дочерей, а одному лоб прикрывала сдвинутая на брови бескозырка. На полу, раскинув ноги, прислонившись к стене, сидел солдат, с широко раскрытыми удивленными глазами. На лбу набирал синеву ушиб, Зервас сбил его с ног рукояткой револьвера. Иосава подхватил выпавшую из рук винтовку и направил ее на бывшего владельца. Зервас подошел к Веснянену поближе.
– Что за маскарад? – возмутился чекист.
– Садитесь, а руки положите на стол, не то… – Константин хотел вспомнить какую ни будь эффектную фразу из Густава Эмара или Карла Мая, но ничего кроме – Виннету, все сказал – в голову не шло, поэтому закончил просто. – Не то пристрелю.
Веснянен подчинился беспрекословно и Зервас впервые понял, какой силой убеждения обладает оружие.
– Собирайтесь профессор. Вам здесь оставаться нельзя. – сказал Иосава.
– Но я ни в чем не виноват. Я докажу это. Товарищей чекистов неправильно информировали.
– Приват-доцент Копелюжный тоже ни в чем не был виноват. И где он? А профессор Рунге? А Липкин из механической лаборатории? Где они все?
– Боже! Мне и идти то некуда! – профессор развел руками. Обвел взглядом комнату, жену, дочерей. Зервас тем временем вынул наган Веснянена и передал его Иосава. Тот прислонил к стене винтовку и направил на солдата теперь уже револьвер.
– Быстрее решате, профессор. – поторопил Иосава.
Страх перед ЧК пересилил. Таисия Христофоровна схватила мужа за руку.
– Мы не останемся, правда, Саша?
– Не допускайте ошибку, профессор. – спокойно проговорил Веснянен.
– Молодые люди не опытны, расположены романтично. А у вас семья. Отправляться в бега в вашем возрасте чревато. Мы дадим вам возможность оправдаться. Поверьте, вас внимательно выслушают.
– Не слушай его, папа. – вмешалась Ася. – Десять минут назад он обещал нас расстрелять. Ему нельзя верить. Надо бежать, пока нам помогают эти двое незнакомцев.
Профессор вспылил.
– Да кто это? Как вы оказались в моем доме? Хоть лица у вас и прикрыты, но по моему я вас знаю.
– Это наверняка ваши студенты. – подсказал проницательный Веснянен.
– Слишком хорошо знакомы с жизнью института.
Зервас ткнул в спину дулом револьвера.
– Еще слово и следующую речь будете произносить перед Энгельсом!
Профессор всплеснул руками.
– Ну да, конечно! Это же …
– Молчи, Саша! – одернула мужа Таисия Христофоровна. – Молодые люди хотят нам помочь. Я понимаю, это трудно, но мы должны бежать.
– Но я ни в чем не виноват! – опять повторил профессор.
– Папа! – твердо сказала Ася. – Я не собираюсь отправляться в ЧК. Или мы уходим все, или я ухожу с этими людьми.
– Я тоже. – поддержала сестру Рита.
Профессор был в смятении. Он припомнил вечер, даже не собрание, так, дружеское чаепитие у Куликова. Неужели пара критических замечаний в адрес новой власти можно считать контрреволюционной деятельностью? Но ведь кто-то донес и преподнес так, что его считают врагом. И из-за него может пострадать вся семья. А может все обойдется? Он им все объяснит, если надо повинится. Сказал-же красный товарищ, что его выслушают, ведь не какой-то уличный шалопай, профессор все-таки. Как же все это бросить? В бега? С тремя женщинами? В его-то пятьдесят лет? Нет, невозможно. А девочки? У них пока только амуры в голове, с кавалерами своими в благородных разбойников играют.