Нестор
Шрифт:
На много сложней оказалось расставание с Надеждой. Аргументы высказанные в пользу отъезда казались не убедительными, поэтому основной акцент приходилось делать на безопасности самой Нади.
– Ты же понимаешь, чекисты сюда придут, а из-за меня они не пожалеют и тебя. А Кириллу нужна мать, ты ему еще долго будешь нужна. Надеюсь все устроится и мы еще встретимся.
Но Надя прекрасно понимала, что они не встретятся, что она потеряла еще одного мужчину. Мужчину, с которым она провела лучшие полгода своей жизни.
Васадзе с толком, аккуратно, как учили, уложил вниз вещмешка редко используемые вещи, сверху – более необходимые. Сначало легло сменное белье, телеграмма из дома, потом бинт и плоская фляга со спиртом, нитки с иголкой, складной нож, походный котелок и ложка, сверху немного
Надежда вспомнила, что также провожала на фронт мужа и нехорошее предчувствие нагнало слезы. Револьвер системы Нагана с запасными патронами Васадзе положил поверх белья. Если будут искать все равно найдут, а если придется срочно доставать, то не придется долго копаться в мешке.
Николай оставил Надежде все деньги, что остались у него после актов экспроприации, взяв себе только серебряные монеты (на неделю должно было хватить), потому что знал, серебро берут везде, а вот с бумажками будут проблемы.
И все равно, он шел на вокзал полный противоречивых чувств. Не подвел ли он Ларина, как Надежда справится одна? Но чем ближе он подходил к Казанскому, тем тверже был его шаг, а мысли все больше убегали в будущее. Даже воспоминания всплывали в основном связанные с домом, родителями, Тифлисом. Наверное поэтому, когда он вдруг услышал полузабытую грузинскую речь – Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите! – реакция его была мгновенной.
3
Никогда Фома Ревишвили не был так близок к успеху, как сейчас. Казалось Октябрьский переворот указал ему путь, как быстро обогатиться и получить долгожданную свободу и независимость от отцовской покровительственной опеки. Недавно ему исполнился двадцать один год и он рвался сделать что- то самостоятельно. Студент-экономист Московского университета, без участия Маркса претворял в жизнь постулат – деньги-товар-деньги. Тогда как в Москве уже явно ощущалась нехватка товаров первого потребления, которая скоро должна была превратиться в настоящую катастрофу, Фома точно знал где этот товар есть, и точно знал у кого есть деньги, чтобы этот товар купить. И он сплел красивую цепочку плавного перехода денег в товар, а затем обратно в деньги. Звенья этой цепочки были подобраны случайно, но ему хватило ума увязать их вместе.
За полгода своей коммерческой деятельности Фома Ревишвили накопил полторы тысячи, не керенских липовых, которыми оклеивали стены, рублей, а царских золотых червонцев. Но нужно было еще, в два раза больше, именно во столько, как он рассчитал, обойдется открытие собственного, не зависимого от отца, производства. Нет, он любил своего отца и уважал его ничуть не меньше, чем все остальные в его родном городке Ткибули. Ведь Прокофий Ревишвили был крупным купцом, уважаемым человеком и, несколько прижимистым, но все-таки благодетелем. Однако он не доверял новым идеям сына, призывавшего параллельно с торговлей, вкладывать деньги в производство. Зачем распылять средства, зачем рисковать, когда можно хорошо зарабатывать тем, чем зарабатывал еще его отец.
–Заводы и фабрики не наше дело. Для этого есть англичане да немцы. А вот знать их языки надо, и как они лучше нас торгуют тоже надо знать. Для этого я и трачу деньги на твои университеты.
Что учиться надо, с этим Фома был согласен, но насчет англичан и немцев – нет. Он видел с какой скоростью растет его маленький городок не только в глубь, но и в ширь. Иностранные концессии рыли шахты, добывали уголь, железной дорогой вывозили в Поти, а оттуда – по всему миру. И вот это, по всему миру, так захватило Фому, что благополучная торговля отца казалась не значительной, оставшейся в прошлом веке. А вот он, как только накопит денег, откроет свое дело, свой собственный деревообрабатывающий завод. Ведь доски нужны всем, и шахтам, и железной дороге, и армии, и населению. Фома уже знал какое оборудование ему понадобится. Технический дом Кессера, что в Тифлисе на Михайловском проспекте, предлагал превосходные немецкие машины из Гамбурга. Понадобится участок земли, недалеко от отцовского дома, рядом с железнодорожными
Дела шли настолько хорошо, что ничуть не сомневаясь в успехе, он уже реально просчитывал все расходы на покупку, транспортировку и монтаж оборудования. Правда покупке немецкого оборудования мешала война, но и эту проблему решили большевики, подписав в марте капитуляцию. Но зато после расходов пойдут доходы, которые принесут прибыль. Вот об этом, последнем, он любил помечтать перед сном, это убаюкивало его лучше материнской колыбельной. И с этим он просыпался, бодрый, готовый к новым неожиданностям дня.
Сегодня он проснулся не только с этой мечтой, сегодня он встречался с Еленой Андреевной. Все больше возбуждаясь от предстоящей встречи, Фома бросился умываться и приводить себя в порядок. Елена Андреевна была не только его любовницей, но и, сама того не подозревая, источником его благосостояния.
Они познакомились в ноябре прошлого года. Елена Андреевна возвращалась из Петрограда, куда, напуганная октябрьскими событиями, ездила проведать родителей. Фома-же гостил там у отцовского партнера по торговым делам. Получив от него небольшую сумму и решив пошиковать, в Москву Фома возвращался в двухместном купе полупустого вагона. Двухместные спальные вагоны первого класса еще включали в состав, но люди, испуганные очередной сменой власти и ужесточением порядков, затаились и казалось стали меньше передвигаться. Фома сидел в купе один и досадовал на себя -заплатить такие деньги и скучать в одиночестве. В общем вагоне было-бы веселей, да и дешевле.
– Извините меня, пожалуйста! Вы едете один?-женский голос оторвал взгляд Фомы от темного холодного окна. – Не могли бы вы составить мне компанию?
В дверях стояла молодая женщина лет тридцати пяти, высокая, темноволосая, хорошо одетая и, как показалось Фоме, очень даже симпатичная.
– Одной ехать так неуютно. А время сейчас сами знаете какое.– сказала она. Через несколько минут Фома обосновался в купе, как он уже знал, Елены Андреевны. Горячий чай, ароматные пряники, чудные беседы под монотонный перестук колес, ночь с одинокими огоньками за окном и чувство будто они одни на всем свете, сблизило их быстро, как это бывает только в поездах. Позже они не могли даже вспомнить, как вместе очутились в постели. Утром, подъезжая к Москве и впопыхах одеваясь, она восхищалась его выносливостью, а он ее опытностью.
На перроне Елену Андреевну встречал муж, Лев Павлович Каширский.
Через неделю Фома был представлен Льву Павловичу, как учитель математики для их сына, десятилетнего Андрюши. Причины нанять педагога, у Елены Андреевны были веские. Гимназия, где учился Андрюша, не отапливалась, из-за этого уроки часто не проводились, ходить по улицам не безопасно, как для ребенка, так и для мамы, а отставать по такому предмету, как арифметика не допустимо. Это вслух, а на самом деле все было на много проще. Елене Андреевне и Фоме негде было встречаться. Студент Ревишвили снимал комнатушку без всяких удобств, немного больше собачьей конуры, на чердачном этаже, в доходном доме Афремова, возле Красных Ворот – узкая кровать, умывальник, стол да стул, больше там не помещалось ничего, зато не дорого, десять рублей в месяц. Ревишвили-старший вкладывал средства в образование сына, но на все остальное денег давал мало, очень мало. Приводить туда такую женщину, как Елена Андреевна, Фома не мог себе позволить. Зато у господина, теперь товарища Каширского была хорошая теплая квартира из трех комнат, возле Большого Каменного моста. Лев Павлович математику уважал, так как считал ее основой коммерции. Политиков часто меняют, героев – убивают, друзья – предают и только тот кто хорошо считает будет всегда всем нужен, потому что любое государство держится на счете. Сам Лев Павлович считал хорошо, поэтому большевики доверили ему товарно-продовольственные склады Москвы. Это была чрезвычайно ответственная работа. Товарища Каширского обслуживала служебная машина и он с утра до вечера инспектировал свое огромное хозяйство. В неделю два раза Фома приходил к ним домой и позанимавшись с мальчиком минут тридцать, остальное время уделял его маме.