Нет худа без добра

Гудж Эйлин

Дома, не дожидаясь лифта, который, как и все, построенное в предвоенное время в Западной части Центрального парка, имел тенденцию выходить из строя, она на одном дыхании пробежала сразу три лестничных пролета. Кому-то это показалось бы смешным, как сцена из фарса, когда она ворвалась в квартиру, почти бездыханная, во весь голос крича:

– Уин! Крис! Где вы все?..

И Уин, появившийся на пороге их спальни, с пепельно-серым лицом, запахивающий купальный халат.

Потребовалось какое-то время, чтобы осознать случившееся. Даже увидев через приоткрытую дверь в спальню водопад белокурых волос, белые трусики и одежду,

наброшенную на бледные ноги, она спокойно подумала: "Что это он так рано лег, ведь еще нет и девяти. Он, должно быть, действительно измотался с этим делом Хашимото?.."

Внезапно она поняла: Нэнси. Она не могла ошибиться. Ее дорогая подруга Нэнси Джерик, жена Сэма Джерика! Их давние соседи по площадке, с тех времен, когда она и Уин жили в ужасном доме в Восточной части на Семьдесят восьмой авеню, где приходилось взбираться пешком на шестой этаж. Нэнси исполняла обязанности ее посаженной матери во время церемонии обручения (к большой досаде Сисси), Грейс и Уин стали крестными родителями для Джесса, первенца Сэма. И каждый август, начиная с рождения Криса, они снимали один и тот же дом на побережье Фэйр-Айленд, вместе занимаясь детьми, отстирывая одежду друг друга от песка, по очереди на велосипеде отправляясь за покупками…

О, Боже!

Дешевку на одну ночь она еще смогла бы ему простить. Мимолетное увлечение одной из длинноногих, узкобедрых секретарш, которых у Уина на работе в избытке, судя по всему, – тоже, но Нэнси? Что ее потрясло больше всего, так это чудовищная гнусность, запутанность и ложь, которая скапливалась в большую груду месяц за месяцем, и – что еще хуже, – возможно, год за годом.

Все сразу встало на свои места. И то, как Нэнси, разговаривая с Уином, обычно клала ему руку на плечо, и как она смеялась громче всех, когда Уин шутил или рассказывал анекдот. И этот вечерний прием, когда Нэнси уговорила Грейс не наряжаться, а потом встретила их на пороге в янтарного цвета шелковом саронге, который потрясающе оттенял ее глаза, белокурые волосы, собранные на затылке в пучок, из которого по элегантной длинной шее рассыпались локоны.

Но дело не только в Нэнси. И Уин, должно быть, тоже…

Воспоминания Грейс нарушила внезапная суматоха, возникшая из-за курицы, которая взмыла в воздух с истошным криком, преследуемая клоуном в красном парике. Грейс глубоко вздохнула, представив себе воздушный шарик, наполненный спокойным, сладким воздухом. Она заставит себя казаться безупречно вежливой, даже беззаботной.

– Бедный Крис… Он был бы более счастлив с мамочкой, которая сидит дома и готовит обед, чем с такой, которая крутится на трапеции! – сказала она со смехом.

– Там, наверху, ты была великолепна. Это напомнило мне давние гимнастические соревнования в Уэлсли, в которых ты обычно участвовала. Всегда казалось, что упражнения даются тебе так легко.

– А у меня остались в памяти только вывихнутые лодыжки и растянутые мышцы.

– Только не говори мне, что ты не получала от этого удовольствие! – рассмеялся он. – Я знаю, что ты не чувствуешь себя счастливой до тех пор, пока не окажешься в критическом положении.

Но ей не хотелось говорить с Уином о прошлом или о том, что делает ее счастливой, а что – нет. Она взглянула на часы.

– Послушай, Уин, мне безумно некогда. Мне надо переодеться, а потом мы с Крисом встречаемся с Лилой. Ты хотел мне что-то сказать?

– В

общем-то – да. – Он указал жестом на кресла, на которых до этого сидели они с Крисом. – Может быть, присядем? Это займет всего одну минуту. Насчет твоей мамы.

– Мамы?

Грейс резко опустилась в ближайшее кресло, наблюдая за тем, как покатился желтый пластиковый обруч, выскользнувший из рук дрессировщика животных, и остановился около барьера, прямо напротив нее. Роджер Янг, писатель, автор остросюжетных технотриллеров, который публикуется в издательстве «Кэдогэн» и чьи книги распродаются лучше остальных, устремился за обручем и ловко поймал его на палец. Джек рассказывал, какой настырностью отличался Янг и как все в «Кэдогэн», за исключением Бена, его редактора, терпеть не могли иметь с ним дело.

– Я разговаривал с нею на прошлой неделе. – Голос Уина звучал ласково. – Грейс, поверь, она по-настоящему расстроена из-за этой книги. Она говорила с тобой об этом?

– В общем-то нет. – Грейс попыталась вспомнить, о чем они говорили с мамой в последний раз. – Она рассказывала мне о портьерах, которые по размеру подходят к гостиной… и… ах, да – что-то о госпитале. Что-то о новом радиологическом аппарате для детского отделения в Хилдейле, о котором она постоянно беспокоится.

– И ничего о книге?

– Это была главная причина, почему я ей позвонила, – рассказать, чем я занимаюсь и почему, – но она просто прервала меня, сказав, что папочкиной дочке следует учесть, что люди прочтут книгу и поверят всяким глупостям. Напомнила, что плохой вкус всегда просто плохой вкус, независимо от того, в чем он проявляется, то ли в письменной форме, то ли в чем-нибудь еще.

– Понятно. – Уин почувствовал себя неловко, он даже выглядел смущенным. – Но я боюсь, что это намного серьезнее. Она попросила моего совета… моего совета как адвоката. Грейс, если ты не остановишься, твоя мама собирается обратиться с просьбой наложить судебный запрет на публикацию твоей книги.

Грейс на мгновение почувствовала, что теряет ориентацию. Что говорит Уин? Он ведь знает, что на самом деле случилось с папой и Недом Эмори. Она ведь рассказала ему об этом, когда они поженились. Разве возможно, что Уин с самого начала не верил ей?.. И что мама спустя столько лет каким-то образом убедила себя, что несчастного случая вообще не было?

– Она не посмеет. Грейс встала.

– Мы живем в Соединенных Штатах, Грейс. – Уин обнял ее за талию и потянул обратно, вниз. – Каждый может предъявлять иск любому человеку по любому поводу.

– О, Боже, я должна была это предвидеть.

– Честно говоря, я слегка удивлен, что ты не подумала о матери, прежде чем приняться за книгу.

Его слова хотя и звучали жестоко в своей откровенности, но были смягчены дружелюбным тоном.

– Не имеет никакого значения, что я написала, дело в том, что она никогда не прощала мне того, какая я. Единственное, что, по ее мнению, я в жизни сделала правильно, так это вышла замуж за тебя. И что из этого вышло?

Когда они разводились, ее мать твердо стояла на своем: "Уин любит тебя. Он заверил меня, что у него ничего серьезного с этой женщиной нет". Мать ругала, распекала ее, и Грейс наконец тоже вышла из себя и, накричав на нее, заявила, что в таком случае ей самой следовало выйти замуж за Уина, если она считает его таким расчудесным.