Нет счастья в жизни
Шрифт:
– Ага, – сказал гример, – звонит, зараза. Я сначала заругался: в такую рань! Совсем уже, думаю, озверели. А потом допер, в чем дело. Тем более тут рядом…
– Сидим, ждем. Я еще повозникал пару раз, а потом домой намылился. Не пускает. «Сидеть, – говорит. – Сейчас все выясним, и свободен». Ладно, сижу. В конце концов, думаю, выяснится, что пошутили, и всех делов. Она, кстати, знала, что ты гример?
– Откуда? Так, общий знакомый. Друг дома подруги.
– Но как ты классно сыграл изумление, возмущение. «Как это не он? Вчера был
Гример и Красивый остановились посреди утренней пустынной улицы и захохотали.
– Слушай, – сказал вдруг Красивый, – а мне жалко ее. У нее же в самом деле, небось, зашкалило. Может, вернемся, признаемся, а? Жалко все-таки.
– Жалко? А ты знаешь, что мы ей счастье на всю оставшуюся жизнь сочинили?!
– Хорошенькое счастье. С оборотнем кайф ловить.
– Именно, что с оборотнем. У нее же теперь загадка появилась. Еще одна степень несвободы. О, для их брата это очень важно. Мы ее серо-пестренькому существованию такую густую красочку добавили, а ты – жалко.
– А пожалуй, ты и прав, – сказал Красивый. – И о преображении духовном реже будет выступать.
– И тоже верно, – согласился гример. – А то я вчера, за столом от вашего дуэта чуть ласты не отбросил.
Торт
Торт был огромный, невероятно круглый и пестрый, украшенный барочными наворотами в эшеровском стиле, утыканный зацукаченной ягодой – в общем, впечатление производил самое небанальное.
А если при всех своих декадентских изощрениях он еще окажется способен удовлетворить неукротимую похоть гурмана…
Как раз это и предстояло проверить по некоторому адресу, который Наталья забыла.
– Все помню! И дом, и квартиру, и лестницу их ущербно-мраморную с криворотыми маскаронами, а вот цифирей не помню.
– А позвонить, спросить, записать? – предложил Леша.
– Ладно, отыщем. Ноги сами приведут, глаза не перепутают. Сколько я там бывала – счету нет. Класса с четвертого, как подружились, так и пошло-поехало: я к ней, она ко мне. Светка тоже, небось, номеров не помнит, а позови – разом отыщет.
– Так позови.
– Успеется. А пока нас позвали. Выпьем, побазарим, торт этот монументальный оприходуем с божьей помощью да и сладимся о делах наших и датах…
Наталья и Алексей полгода уже как придумали пожениться, но по маловразумительному настоянию Наташкиной подруги ждали, когда она вернется из матримониального своего вояжа, чтобы, так сказать, самолично засвидетельствовать.
– Только я тебя умоляю, – Наталья вдруг резко повернулась от зеркала, хотя еще мгновение назад казалось, что это, в упор сосредоточенное на бровях, устах и ланитах «Свет мой, зеркальце, скажи» иных вариантов просто не предполагает, – я умоляю тебя, Алексей, чтобы такого, как тогда, у Клепиковых…
– Опять, да?! – закричал Леша. – Ну сорвался! С каждым может!.. Даже с тобой. Впрочем, ты если сорвешься, то обязательно с какой-нибудь
– Не понял! – Наталья уже опять искала в зеркале слабые места.
– Ладно, прости. Но и ты тоже. Сколько можно?
– Сколько нужно. Мне, между прочим, замуж за тебя, алкаша.
– Но я же просил, – взмолился Леша. – И вообще, любая укоризна – суть подначка.
Наталья снова обернулась.
– Меня Светка спросила, когда еще там была, когда я еще только объявила про тебя, она спрашивает: «Ну и что в нем?» Я говорю: «Ум». Она, дура, давай смеяться: «Это вряд ли, – говорит, – раз тебя предпочел».
– А я ведь ее, между прочим, и не видел ни разу.
– Увидишь. Она чудная. Яркая, веселая, как… как этот торт. И такая же, наверное, сладкая. Надо у Помпеева спросить.
– Ты хоть видела этого мифического Помпеева?
– Откуда? Она его там, на месте вычислила. И оформила, – Наталья отвернулась от зеркала и засмеялась: – Я ее спрашиваю: «Слушай, у Помпеева твоего хоть инициалы какие-нибудь имеются?» Она мне: «П. Д., ну типа Петр Дмитриевич. А все равно его все Помпеевым зовут. Даже я». – «Даже там?» – спрашиваю. «Даже да, – отвечает. – Если человек Помпеев, так он везде Помпеев». И я вдруг сообразила. После уже разговора. Все дело в инициалах, в П. Д. У Карла Брюллова как называется его монументальное шесть на девять?
– Ну «Последний день Помпеи». А, понял, – засмеялся Леша. – А Светлана твоя, она в курсе?
– Сегодня и выясним.
– Если успеем. Может, хорош штукатуриться?
– Всё, поехали.
Отошла от зеркала, осмотрела себя, удовлетворилась:
– Ах, хороша Наташа. Любишь меня, алкоголик?
– Попробуй тебя не любить.
– Попробуй. Такой П. Д. устрою, дискантом запоешь.
– Вот чума, – восхитился Леша. – Одна хирургия на уме.
Взял торт, пошел за нею следом…
Напрягать домофон, слава богу, не пришлось, как раз из подъезда выходили люди.
– Смотри-ка, впустили. И пароль не спросили, – изумилась Наталья, поднимаясь по лестнице. – За порядочных приняли.
– С таким тортом хоть куда пропустят, – возразил Леша. – Хоть даже в Смольный!
– В Смольный в таких коробках таскают что-нибудь в тротиловом эквиваленте.
Наталья выбрала искомую дверь, позвонила.
Вышла женщина в веселеньком таком передничке, оглядела их, спросила:
– Вам кого?
– Я же предупреждал, – начал было Леша, но Наталья перехватила:
– Кого-нибудь. Мы по этому адресу приглашение получили.
– Вы уверены? – спросила женщина.
– Вполне, – Наталья попыталась протиснуться в дверь – не вышло. Спросила: – Вы что, недавно у них?
– У кого?
– У хозяев.
– Я и есть хозяйка, – женщина потянула дверь на себя. – А вот вас я в первый раз вижу. И, надеюсь, в последний.
– Простите, мы, кажется, ошиблись, – Леша потянул Наталью за рукав. – Пошли отсюда.