Нет у меня другой печали
Шрифт:
— Нет, она не представляет опасности, — говорит Святловский. — Не думаю, чтобы выкинула какую-нибудь штуку, потому что постоянно дымится — постепенно выпускает скапливающийся в недрах пар.
Мы стояли среди обнаженных, застывших деревьев, которые отбрасывали фантастические тени на белый снег. В лунном свете высокая фигура ученого казалась еще более длинной, а его тень все время двигалась, ни на минуту не оставаясь в покое… Вдали был слышен грохот, непрерывно гремел вулкан. Мне захотелось поговорить по душам с этим худощавым человеком, прислушивающимся при лунном свете к голосу вулкана: и об оглушительном грохоте вулкана, и о зловещем гигантском грибе, взметнувшемся до самого неба, и о тревоге людей, не понимающих голос земли.
Однако поговорить мы не успели, так как послышался отдаленный шум мотора, и на краю долины, точно два огромных звериных глаза, вспыхнули беспокойно скачущие огни. Через несколько минут возле лагеря остановился грузовик. Он должен был приехать только завтра вечером, а прибыл сегодня. Я подумал, что вулканологи, должно быть, смонтировали рацию и передали на станцию, чтоб за мной приехали. Шофер спешил, поэтому я простился наспех, не так, как думал расстаться с этими людьми.
На следующий день я шел по улице селения Ключи, прислушиваясь к отдаленному гулу вулкана, который докатывался сюда эхом дальней грозы. Вдруг кто-то окликнул меня. Я обернулся. По улице, рядом с возом дров, шагал человек. Держа в руке вожжи, он махал мне, звал по имени.
Юра Усельцев!
Мы обнялись как старые добрые друзья.
— Как он там? — спросил Юра. Я понял, что парень интересуется вулканом.
— Плюется, — ответил я и в свою очередь спросил: — А ты как?
— Как видишь — подрабатываю. Дрова пилю. Недельки через две и я махну домой.
Мне очень хотелось как-то приободрить Юру, сказать ему много самых теплых слов, но хорошо, что я не успел раскрыть рта.
— Знаешь, — сказал он, — люди не понимают меня, некоторые просто за дурачка считают. Нашелся тут один такой благодетель — вместе на деревообделочном комбинате трудимся, — узнал, что мне не на что уехать, и вызвался помочь. Собрал с рабочих двадцатку на дорогу до Петропавловска и подносит мне. А я купил на эти деньги игрушек и отнес в подарок детскому саду. Так теперь этот благодетель не здоровается со мной: дескать, я его обманул. Чудные люди! Не понимают, что самая большая радость — добиться чего-нибудь своими собственными руками. Только дети ждут подарков… Верно?
Ничего я ему не ответил. Не ответил потому, что не хотел, дабы он и меня причислил к тем чудакам, пусть считает меня своим другом.
Через два дня я был уже в Петропавловске.
На Командорские острова я, конечно, опоздал. Люди, вернувшиеся оттуда, повидали много интересного. На Командорских островах сохранились единственные в мире лежбища котика. Этот дорогой зверь ежегодно собирается на них огромными стадами, так как здешние воды богаты пищей, а скалистые берега островов — удобные лежбища. Здесь котики выводят потомство и здесь же… гибнут. Охотники бьют их дубинками, так как котик подпускает человека вплотную. Делается это не как-нибудь, а с разбором — детенышей отлучают от родителей, и тогда над океаном разносятся отчаянные вопли охваченных ужасом и болью зверей. Охотой это, конечно, не назовешь. И люди, которые занимаются этим промыслом, никогда не ходили и не будут ходить в котиковых шубах. В них будут щеголять женщины. Будут носить шкуры котика, кулана, соболя, куницы, горностая, леопарда, пантеры, других зверей — и ликовать по этому поводу.
Над Петропавловском только что пронесся буран. Мокрый, пропитанный океанской влагой снег валил без передышки двое суток, причинив массу неприятностей. Люди чистили, улицы, починяли оборванные электрические и телефонные провода, откапывали из-под снега ларьки, киоски. У многих деревьев были обломаны ветви и верхушки. На проводах линии высокого напряжения, говорят, налип метровый слой снега.
А сейчас ослепительно сияло солнце, в незамерзающей океанской бухте покачивались суда, их сипловатые голоса прорезали чистый, прозрачный воздух. Гостиница опять гудела как улей, опять по ее коридорам бродили мужчины в белых накрахмаленных сорочках, черных костюмах и блестящих лакированных туфлях, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как будто под ногами у них все еще качалась корабельная палуба.
Камчатские рыбаки сдержали свое слово — дали государству пять миллионов центнеров рыбы. Ото трудно себе представить — пять миллионов центнеров!
Пришла пора мне расстаться с этим далеким полуостровом, только малую частицу которого я успел увидеть. Билет на самолет был уже в кармане; оставался еще один день, последний день моего пребывания на Камчатке. Разумеется, нечего и думать за такой короткий срок успеть побывать в знаменитой долине гейзеров, где бьют из-под земли почти триста фонтанов горячей воды. В это время года попасть в долину гейзеров не так-то просто. Зато в Паратуньку — можно.
Паратунька — местность в шестидесяти километрах от Петропавловска. Люди издавна замечали, что земля в этих местах дымится, а вокруг, словно в субтропиках, произрастают буйные травы выше человеческого роста. Сейчас здесь работает геологическая партия: бурят землю, проникают к горячим рекам, скрытым в ее недрах. Небольшая деревушка из палаток и временных домиков. В каждой палатке и в каждом домике — центральное отопление, горячую воду для которого дает одна из многих скважин, доставших до горячих подземных вод.
В двух километрах от палаточного городка завершается строительство первой в нашей стране фреоно-геотермической станции. Чтобы давать энергию, этой станции требуется не менее восьмидесяти литров воды в секунду при температуре не ниже восьмидесяти пяти градусов. Все это геологи уже подготовили. Воду дадут четыре скважины.
Геологи решили и вторую задачу — обеспечить горячей водой тепличный комбинат, который будет выращивать овощи для жителей суровой Камчатки. Геологи продолжают настойчиво пробиваться в глубь земли, так как уже через два года понадобится много, очень много горячей воды для отопления города Петропавловска…
В палаточном городке я увидел открытый бассейн. Был морозный зимний день, над водой клубился густой пар.
— Искупаемся, — предложил сопровождавший меня шофер обкома партии. Я решил, что он шутит, однако шофер серьезно добавил: — Такая традиция. Все, кто приезжают сюда впервые, лезут в бассейн.
Кругом белел снег.
Я шапкой смахнул его с деревянной скамейки, сложил на нее одежду и вниз головой бултыхнулся в бассейн — коль традиция, так уж традиция! Вода была теплая, но не горячая (как я выяснил потом, сорок пять градусов). Я нырял, радуясь этому чуду природы. В теплом бассейне, со всех сторон окруженном снежным пологом, я вспомнил о вулкане: когда же человек подчинит его необузданную силу и направит ее не на разрушение, не на уничтожение, а на путь созидания? Когда наконец люди, показывая детям вознесшийся над вулканом гриб, смогут сказать:
— Было время, сын, когда человечество мучил страх перед такими грибами. Правда, они были иного происхождения, отнюдь не вулканического… Но те времена канули в прошлое.
Если люди смогут когда-нибудь сказать это, я думаю, тем самым они одержат величайшую победу человеческого разума. Надо надеяться, что так и будет.
Надо!
1966
НА СЕВЕР С ПТИЦАМИ