Нет у меня другой печали
Шрифт:
— Смотри в оба за ним, — говорит мне Алеша, кивая на огнедышащий кратер. — Он любит устраивать сюрпризы. Чуть что — прячься за эту скалу и не зевай, смотри в небо. Несчастья валятся на нас с неба.
Я послушно киваю головой и присматриваю для себя убежище, а Алеша, закинув на плечо теодолит, подходит еще ближе к кратеру, устанавливает треногу, что-то измеряет, делает пометки в записной книжке.
Валерия особенно интересует тепло-газовый состав лавы. Он собирает образцы — камни величиной с кулак — и кладет их в небольшие полотняные мешочки, а вернувшись в лагерь, зальет парафином. Потом, уже в Петропавловске, в лаборатории Института вулканологии, он размельчит эти камни в вакуумной мельнице и выяснит, какие газы и в каких количествах они содержат.
— Какая температура там? — спрашиваю я о кратере.
— Тысяча сто, — отвечает Валерий. — Может, и больше.
Олег не отрывается от кинокамеры и щедро меняет кассеты. Если и дальше так пойдет — он скоро останется без пленки, хотя приволок ее несколько километров.
Меньше всех снимает Вадим. Он бережет пленку для самых интересных, как он говорит, «сногсшибательных» кадров. Мне становится еще больше не по себе. Стало быть, каждую минуту можно ожидать чего-то еще, от чего захватывает дух даже у таких аборигенов, как Вадим Гиппенрейтер.
Увы, долго этого момента ждать не пришлось.
Я держал вытянутые перед собой ладони, собирая падающий с неба вулканический пепел. Он был темно-коричневым, покрупнее зернышек мака. Нередко в ладонь попадали крупинки величиной с рисовое зерно, а иногда и с горошину. Оставив теодолит, к нам вернулся Алеша.
— Алеша, разреши подойти к щели, — попросил Вадим.
— К какой?
— К первой.
Эта щель находилась метрах в пятидесяти от нас. Оттуда брала начало река лавы. Немножко выше были еще две щели, которые понемногу поплевывали, а еще выше — пышущий огнем кратер.
— Нет, — сказал Алеша.
— Почему?
— Потому, что сегодня она еще не показала, на что способна.
— А когда покажет — можно?
— Нет. Надо переждать хотя бы два плевка.
— На кой шут?
— Чтобы предусмотреть силу этих плевков и интервалы между ними, — объяснил Алеша. Я понял, что начальник экспедиции будет твердо держаться своей установки.
В это время сильный плевок вышвырнул из кратера множество больших и малых осколков, которые, как испуганные птицы, разлетелись во все стороны. Несколько черных кувыркающихся «птиц» направились в нашу сторону, одна, размером с откормленного гуся, ударила в то место, где несколько минут назад стоял Алеша. Камень, не задев теодолит, угодил прямо в вытоптанную Алешей площадку, и теперь там зияла дымящаяся воронка.
— Точно бьет, чертяка, — сказал Алеша.
После этого взрыва вулкан вдруг притих, перестал плеваться. Мы переглянулись.
— Что-то будет, — сказал Алеша.
Все уставились на кратер в ожидании чего-то необычного, что невозможно угадать или предвидеть заранее. Однако необычное началось не там, а поблизости от нас, в щели, откуда вытекала лава. Мы стояли как загипнотизированные, не в силах оторвать взгляд от ярко-красного пузыря лавы, который рос, ширился у нас на глазах. Казалось, какой-то великан надувает красный воздушный шар. Через несколько секунд он вырос до размеров трехэтажного дома, затем было начал опадать, уменьшаться, но тут же снова раздулся и внезапно лопнул с оглушительным грохотом. Во все стороны полетели красные осколки. Некоторые упали около нас, другие со свистом понеслись дальше. Все это время щелкали фотоаппараты, но никто не произнес ни слова. Только когда на месте пузыря осталось большое алое пятно, Валерий сказал:
— Ребята, надо тикать отсюда.
Я никогда не думал, что у меня такие спортивные способности. Точно во сне перемахнул я через лавовый шлак, на собственном заду съехал с обледенелой горки, быстрее ветра промчался по узкой лощине и как птица взлетел на следующую высотку. Только тут я остановился и посмотрел назад. Четверо моих товарищей все еще стояли там, где я их оставил. А на ярко-красном пространстве начинал вздуваться новый пузырь. Тогда и они разбежались по сторонам и, притаившись за большими камнями или перегоревшими глыбами шлака, заработали аппаратами. Я тоже забился за камень и наблюдал, как надувался громадный пылающий купол, как он лопнул и от него со свистом разлетелись осколки, как они осыпались на обледенелый снег, шипя, словно неразорвавшиеся снаряды, как вокруг повалил дым, будто кто-то одновременно зажег десятки костров. Но от того, что я увидел затем, у меня действительно захватило дух. Все четверо вдруг повыскакивали из своих укрытий, сбились в кучу, коротко посовещались о чем-то и кинулись бежать к тому месту, где только что взорвался огненный пузырь. Самым прямым и коротким путем. Подбежали, наклонились над зиявшим отверстием (издали мне показалось, что они все вместе плюнули туда) и тем же путем понеслись обратно. И только тогда, когда они очутились на прежнем месте, я спохватился, что разговариваю сам с собой.
И тут мне стало тошно. Меня душили стыд и злость на самого себя. Не было никакого желания возвращаться к ребятам, не хотелось ни с кем встречаться, а тем более разговаривать.
В грустном одиночестве я спустился к палатке, прибрал в ней, растопил печку, приготовил на всех ужин. Потом вышел наружу и долго смотрел на вулкан, который снова метал в небо раскаленные камни. Я видел, как над ним вырос новый гигантский гриб, словно там взорвалась атомная бомба. И тогда я дал себе торжественную клятву…
С беспокойством дожидался я возвращения товарищей, думая, как объясню им, почему сбежал. Мне казалось, что перед другими можно всегда найти объяснение и оправдание. Можно даже убедить людей, что все это — чистейшая правда. Я решил, что просто-напросто скажу ребятам: посмотрел на текущую из кратера лаву, и будет с меня. Я ведь не вулканолог и не фотограф, который гонится за все новыми, все более интересными кадрами. Но как обманешь самого себя?
Когда они вернулись в палатку, Вадим без обиняков спросил, какого черта я почти целую неделю торчал здесь, дожидаясь возможности встретиться с вулканом, а как только этот случай представился — дал тягу. Придуманное заранее объяснение будто ветром сдуло, и я не почувствовал, как выпалил в ответ:
— Мне стало страшно.
Все поглядели на меня, потом друг на друга, и, хотя никто ничего не сказал, я видел, что им стало легче, точно какой-то гнетущий груз упал с плеч. Впоследствии Вадим говорил мне:
— Мы думали, ты будешь выкручиваться. Этот страх испытывает каждый, кто впервые очутился у кратера. Потом — свыкаешься. Привыкнуть никогда не привыкнешь, но свыкаешься настолько, что можешь держать себя в руках.
В тот вечер в нашей палатке разгорелся спор.
Олег обмолвился, что рассчитывает привезти из этого путешествия короткометражку минут на семь.
— Почему именно семь? — спросил Вадим. — Как можно заранее предвидеть это?
Олег пытался доказать, что для зрителя ничего не изменится, если он будет смотреть на кратер целый час: любой эффект на экране очень скоро приедается.
Вадим считал иначе: все, что здесь происходит, бесконечно интересно, и успех фильма зависит от того, как режиссер сумеет это подать зрителю.
Алеша изложил свой взгляд в следующих словах:
— И книга, и кинофильм интересны постольку, поскольку содержат информацию — как фактическую, так и эмоциональную.