Нет времени
Шрифт:
На самом деле весь кайф «молодых реформаторов» состоял именно в том, чтобы всё доставшееся им на фу-фу спустить с шиком. Пустить по ветру одну из величайших стран мира, жизнь и труд сотен миллионов людей — о, таких экспириенсов не знали и римские цезари. Нерон, подпаливший Рим, Герострат, пустивший красного петуха в храм Артемиды, султан, сжигающий Александрийку — всё это были какие-то пигмеи, черви, мураши на фоне пьяного рычащего ублюдка и его гоп-компашки, захватившей власть и куражащейся всласть.
Наступила полная сбыча блядских мечт, апофеоз местечкового шика: «хрусты летели и летели», страну выносило в трубу с потрохами. Пьяные бляди сидели «на набережной» и швыряли в воду золотые слитки, наслаждаясь бултыхом. Иностранные аквалангисты и местные ныряльщики таскали золото, едва успевая уворачиваться от очередных бултыхов. Кой-кого задавило, но большинство
В этом смысле нет никакой, решительно никакой разницы между очередным «перенацеливанием ракет» или «сдачей рубежей» — и, скажем, ельцинским пьяным рыганием в телекамеры, его похабным «шта-а?» или струёй старческой мочи, орошающей колесо самолёта. Всё это был блядский кутёж и кураж, обязательно с «выходками» и танцами на столах. [146]
146
Впрочем, что немногие несданные позиции России, — причём в вопросах, в которых сдача, казалось бы, подразумевалась по дефиниции — остались, похоже, благодаря всё тем же качествам. Например, Ельцин так и не отдал японцам Курилы. Причин на это никаких не было — но была пьяная злость и пьяное упрямоство. «Шта-а? Чё это они хотят? Да они кто? Да они америкацы, чё-ли, шоб мне указивки слать? Хрр! А вот не буду. Пущай мне Клинтон скажет, тады бум разговаривать. А так — пшли нахр, хр, хр».
Ясен пень, оно не отменяло дикого страха «реформаторов» перед возможным — в те годы ещё возможным — возмездием, «за пицунду и на кукан». Но это только придавало прыти: необходимо было полностью, до конца уничтожить мощь и величие страны, как можно скорее выморить или вытолкать толковых людей, как можно скорее сделать из «Верхней Вольты с ракетами» просто Верхнюю Вольту.
Поставленной цели они достигли.
Войну в центре Москвы, ведущуюся органом исполнительной власти против органа законодательной власти, я комментировать не буду — не из сентиментальных каких-нибудь соображений, а потому, что это не даёт «прибавления смысла» к уже сказанному. Точно так же, не имеет смысла комментировать «конституцию», «приватизацию», «залоговые аукционы», «веерные отключения» и прочую бесовщину.
Не буду я комментировать и национальную политику ельцинских. Сказать, что она была антирусской, значит не сказать ничего, а начнёшь описывать детальки и подробности геноцида русского населения Эрефии — получится очень толстая и очень чёрная книга, за каждую страничку которой всех причастных к этим делам следовало бы как минимум повесить. [147] Но — не будем и об этом, «что уж теперь-то». Поговорим лучше о чём-нибудь более возвышенном, духовном, теоретическом.
147
Хотя об этом можно и по-быстрому, чего уж там. Абсолютно вся политика эрефского правительства в любой области может быть аналитически выведена из следующего алгоритма. Берётся какое-то предложение. Сначала смотрится главное — не станет ли от его принятия русским лучше? Если да, оно отвергается сразу и навсегда. Если нет — оно рассматривается: тут уже вступают в силу конкретные интересы. Но в случае плюса по первому пункту «даже и речи идти не может» о его принятии.
Впрочем, хорошая теория стоит иной практики. Булгаковский Воланд в Москве вот не очень интересовался текущей политикой соввласти. У него был другой хороший вопрос — «изменились ли люди внутренне?»
Крайности, как известно, смыкаются — хотя лучше бы нам при той смычке не присутствовать. В частности, полное и абсолютное блядство смыкается с невинностью. Настоящая, неподдельная невинность — невинность ребёнка или собачки — состоит в незнании вины, в том числе и за собой, в неведении того, что они, собственно, творят. В рассказе Грина маленькая девочка растапливает камин папиной учёной рукописью, на которую тот положил полжизни, — и не виновата: она же очень любит папочку и просто не понимает, что эти бумажки ему дороги. Для полноты картины можно представить и другой вариант: молодая секретарша тырит у дядьки его умные бумажки, потому что ей за это пообещали сторублёвочку на бусики. Нет такой вещи, которую блядь не сделает за побрякушку. Взятая за пицунду,
Бляди, не достигшие такого уровня морально-нравственного совершенства, вынуждены его симулировать. Они специально тренируются широко закрывать глаза и делать «а чё».
Ельцинское царство всеобщего растления потребовало быстрого и массового воспитания легионов блядей. Люди поплоше, почуяв спрос, начали перековываться.
Выразилось это прежде всего в массовом обучении фигурам невинности.
Простейший способ симуляции таковой невинности — намеренное занижение своего культурного и нравственного уровня, игра в дикарей, которые «такие все природные». Дело дошло до массового копирования дикарских повадок. Бывшие люди (в смысле, имевшие некогда хоть какие-то представления о добре и зле) стали сознательно корчить из себя «африканских негритосов», не знающих законов и приличий, не читавших всяких там Достоевских и увлечённо сморкающихся в занавески.
Отсюда, из этого желания блядски опроститься, и пошёл так называемый «новый русский» — насквозь мифологический, но при том определяющий тип ельцинской эпохи. Как говорят, само словцо вылузгалось из французского газетного «нуво раш», каламбурного варианта «нувориша». Впрочем, каламбур на то и каламбур, чтобы осмеивать. «Новый русский» был именно что не «нуворишем», не цепким и скряжистым скоробогачом, а наоборот — гугукающим дурачком, «вованом», трясущим семиствольной волыной и скупающим в Лондоне барахло подороже. [148]
148
Кстати, тогда же в мужскую моду очень кстати вошли типические блядьи шмотки «в мужском исполнении» — например, пресловутые барсетки «из кож крокодайла».
Интересно, что дикость «нового русского» во многом копировала настоящую природную дикость Ельцина лично. Тон, манеры, взрыкивания и вообще поведение вонючей агрессивной зверюки — это всё ельцинское родное. Странно даже, почему Ебна никто не догадался представить в красном пиджаке — вот на ком бы он сидел как на родном, особенно со свисающей с галстука блевотиной.
Одно из самых омерзительных зрелищ, которые только можно увидеть в нашем и без того несовершенном мире — это блядь, добившаяся успеха.
Собственно, в успехе как таковом ничего плохого нет, скорее наоборот. Однако, успех по-блядски разрушает все неблядские варианты успеха, делая успех как таковой чем-то гнусным и омерзительным.
Здесь уж позвольте немного потеоретизировать — иначе вам будет непонятно, а мне неприятно, что вы не поняли.
Начнём с того, что в любом обществе существует набор общественно-одобряемых целей. Под «общественным одобрением» здесь имеются в виду всё то, «за что девушки любят», «за что люди уважают», и так далее. Скажем, толстый кошелёк, видный пост, профессиональный успех, рельефный брюшной пресс, умение общаться — это всё нравится девушкам, и вызывает зависть и уважение друзей и знакомых. Соответственно, стремление обладать всем этим будем считать общественно-одобряемым. Напротив, многие волнительные цели обществом не одобряются, хотя кто-то их и преследует. Например, стремление к переживания чикатиловского толка вызывает ужас и отвращение, а невинные радости коллекционера горелых спичек — презрительное непонимание. Но ни чикатил, ни коллекционеров спичек не любят, так что об этом можно не беспокоиться.
Дальше пойдём. В любом обществе существует набор общественно-одобряемых средств для достижения целей (любых целей). Например, ведение бизнеса с целью получения прибыли обычно считается нормальным и естественным, а вот убийство отца ради получения наследства — всё-таки, наверное, нет.
Теперь внимание, важное. В нормальном обществе для достижения любой общественно-одобряемой цели существует набор общественно-одобряемых средств. Денег можно заработать, пост — выслужить, и так далее. Грубо говоря, возможен честный успех.