Нет звёзд за терниями
Шрифт:
— А-а, госпожа, — сказал он. — Ты, как видно, мало знала о том, что творится вокруг.
— Неправда, я знала обо всём! От меня не стали бы таить... Но что происходит в Раздолье? Нам придут на помощь? Что собираются делать эти люди?
— Советую промолчать, — сказал ещё кто-то, невидимый в темноте. — Госпожа лишалась чувств и осталась без последних новостей, и как по мне, оно и к лучшему. Не желаю до утра слушать крики и плач.
— Крики и плач? Почему?.. Что с нами сделают? Ответьте же мне! — потребовала госпожа. — Ответьте, я приказываю!
Кто-то
— Ответьте! — настойчиво произнесла госпожа ещё раз. И закончила совсем уж детским, дрогнувшим голосом:
— Мне страшно...
— Да всем страшно, — откликнулся Симен. — Тебе, госпожа, ещё повезёт, если просто убьют. Удивительно прямо, что ещё не тронули. Бывает участь похуже смерти.
Она вскрикнула и заплакала тихо.
— Молчал бы ты, — проворчал Гундольф. — Мастер толкать речи...
— Ваши руки свободны? — спросил незнакомец. — Кто-нибудь может меня развязать?
Возиться пришлось долго, спутали его на совесть. Такие узлы только резать. Когда Гундольф закончил, был уверен, что его пальцы кровоточат.
Незнакомец тихо стонал. Он, должно быть, не чуял уже ни рук, ни ног, так их перетянули.
— Теперь мы выберемся? — с надеждой спросила госпожа.
— Выберемся мы не раньше, чем за нами придут, — прошипел незнакомец. — Но теперь я хотя бы вздремну, чего и вам советую.
— Рафаэль? — спросил Гундольф. — Это ведь ты?
— Ну, я, — ответил тот, чуть помедлив.
— Со своими-то что не поделил?
Тот не спешил отвечать, и Гундольф ткнул его несильно.
— Ну? Развлеки беседой, а то сон что-то не идёт. Не знаю, как тебе, а мне собираются голову отрезать, и с этим знанием паршиво спится. Так чего ты тут валялся связанный?
— Недооценил я их, — угрюмо ответил Рафаэль. — Думал, мы как-то впишемся в существующий порядок. Поладим с остальными. Ребята ведь работать могут, как раньше, а то и лучше. Не знал, что за моей спиной они о другом сговорились.
— Хочешь сказать, вы шли сюда честно работать? Ври больше.
— Это правда!
Голос Рафаэля звучал почти обиженно.
— Если у тебя хоть что-то есть в голове, ты согласишься, что Раздолье устроено из рук вон плохо. Первым делом я хотел сровнять Свалку с землёй. Это ведь очень страшная затея — Свалка.
— Её придумали люди, что были мудрее нас, — заносчиво возразила госпожа, — и Свалка прекрасно работала и справлялась со своей целью. Разве можно, чтобы уроды ходили среди людей? А преступники?
И она всхлипнула, как дитя, а совсем не как гордая правительница.
— Уроды только в ваших головах, — сердито ответил Рафаэль. — Я провёл с этими людьми всю жизнь. Они — моя семья. Уж я-то знаю, что они ничем не хуже любых других жителей этого вашего Раздолья. Если что их и калечит, то Свалка.
— Они пришли убивать, и будут убивать ещё. Тебя самого связали и бросили с нами вместе — может, тоже убьют. И ты ещё веришь, им место среди людей?
— Они опьянели, — процедил сквозь зубы Рафаэль. — Где-то добыли дозу. К утру у них в головах прояснится, тогда мы с ними и поговорим. А то, что они делают, можно понять...
— Ах, можно?
— Да, можно! Если бы ты глядела дальше своего серебряного дворца, если бы хоть раз побывала на Свалке... Но ты ведь не была там, да?
Госпожа промолчала.
— Хоть раз, а? — настойчиво продолжал Рафаэль. — Один-единый поганый раз? Видела, как они там живут? Как грызутся за еду?
— Я верю, что у них всё разумно и хорошо устроено, — возразила госпожа, но голос её дрожал. — Зачем им грызться? Их обеспечивают водой и припасами, дают несложную работу. Остаётся только распределить...
— Припасами? Может, ты хотела сказать, «объедками»? Это же то, чем побрезговали другие. То, что гнило в помойных вёдрах, смешанное со всякой дрянью. Это потом вываливают на землю — слышишь ты, на землю! — и если хочется кусок получше, за него нужно драться.
— Мне неприятно думать об этом. Мне нехорошо. Я приказываю тебе замолчать! Кроме того, ты лжёшь.
— Я лгу? Я был там. Я видел дни кормёжки. Этих людей — их уже людьми нельзя было назвать, и это вы с ними сделали.
— Да что ж вы грызётесь! — воскликнул Симен. — Умолкните, а?
— Симен, — сказала госпожа без злости, но с удивлением. — Ведь ты клялся в верности Пресветлому Мильвусу и троим, что стоят за его спиной! И ты смеешь так грубо со мной говорить?
— Ха! — воскликнул Симен. — Да ты, кукла ряженая...
И умолк, выдохнул тяжело. Слышно было, как скрипнул зубами. Должно быть, пытался удержать внутри другие слова, похуже.
— Моя сестра была там, на Свалке, — сказал он наконец угрюмо. — Ты ведь знаешь, ты ж так гордишься, что помнишь каждого из нас. Семь лет, семь проклятых лет я не знал, как там моя Софи, что с ней. Всё думал, сяду в поезд, хоть так повидаемся — и семь лет мне не хватало духу это сделать! Я не мог, я просто не мог... Думал упросить, забрать её, уйти из города, но кому в Запределье нужны такие, как мы? Куда нам было идти? Не в родное же поселение. Мы не для того уходили, чтобы вернуться с позором, да нас бы и не приняли обратно.
Тут Симен издал странный звук, будто всхлипнул. Может, так оно и было, да ведь в этой тьме не разглядишь.
— Во всех Светлых землях для такой, как Софи, больше не было места, — продолжил он. — А если я хотел быть с ней, то и для меня. Семь лет я страдал вместе с нею, госпожа, и меня терзал стыд — разве имел я право страдать, если меня не мучили жажда и голод, если после работы я возвращался в дом, где ждала мягкая постель? И я счастлив был узнать, что мою Софи вытащили с этой Свалки, что она жила не там хотя бы часть срока. И если этот человек обещает сровнять Свалку с землёй, то я пойду за ним, и плевать мне на вас троих, на Пресветлого Мильвуса и свои клятвы. Ты слышишь меня, госпожа?