Нет звёзд за терниями
Шрифт:
— Я думаю, стирка — не дело для настоящих мужчин, — сказал Флоренц, ожесточённо втирая разведённую золу в рукав чьей-то рубахи.
— А я думаю, настоящий мужчина должен всё уметь, — возразил ему Гундольф. — Вот я, к примеру, один живу. Так мне что, в грязном да нечищеном ходить или на прачечных разориться? Хорош мужчина, если он беспомощный такой.
— А я умею стирать, — быстро добавил мальчишка. — Не очень люблю просто.
Ближе к вечеру, когда от солнца осталась только розовая полоса у края моря, разведчик выполз из комнатушки, отошёл дальше по берегу и принялся там возиться. Гундольф в это время в одиночестве скучал на берегу (старый Стефан чинил жабу и разрешил мальчишке помогать — как тот мог устоять?), так что от безделья решил поглядеть, чем это занят Кори.
Тот тоже решил что-то постирать, но делать это совсем не умел. То болтал вещь рукой в воде широкими движениями, то тёр её о мокрый песок.
— Ну ты и безрукий, — подытожил Гундольф, и разведчик даже дёрнулся от испуга. — Кто ж так стирает, да ещё в солёной воде? Не видел, что ли, мы с бельём возились половину дня, чего нас не попросил? Давай сюда, там ещё вода осталась, помогу тебе.
— Мне помощь не нужна, — сердито сверкнув глазами, ответил Кори.
А сам даже перчаток своих не снял, чудак человек. Хотя, может, решил их так постирать, прямо на себе.
— А я говорю — давай! — сказал Гундольф, начиная сердиться. Будто этому сопляку часто помощь предлагают, что он отмахивается! И сам, видно же, не справляется, к чему глупое упрямство?
Он уже потянул вещь к себе, невзирая на сопротивление, но тут подошла Эмма. Уж неясно, что ей за дело оказалось до пришлого разведчика, только Гундольфа она отослала, а тряпки эти — он видел позже — стирала сама. Кори ушёл в каюту.
Гундольф сидел на плоском камне, хранящем ещё тепло дня, и глядел, как небо, темнея, сливается с морем. Даль окутала лёгкая дымка.
Вот и миновала половина срока. Ещё столько же — и домой. Он рвался оттуда, чтобы не видеть Грету, а теперь всё бы отдал, чтобы вернуться. Ему не нравился ни этот иссохший мир, ни эти скучные чужие люди. Начинали раздражать пустые дни.
Шептались о чём-то волны, и казалось, вот-вот выйдет разобрать их слова. А людские голоса уже почти не слышались, с наступлением темноты поселенцы уходили спать, огонь тут не жгли зря. Лишь в одной каюте светилось окошко — это разведчик трогал светляка без разрешения. Гундольфу было не жаль, а всё-таки позже он побеседует с парнишкой на этот счёт.
Кто-то спустился по трапу, прошёл по причалу, направляясь сюда. Когда человек подошёл ближе, Гундольф разглядел, что это Эмма. Она что-то несла и протянула ему.
— Держи, ей отдашь.
Руки машинально приняли вещи — это оказалась стопка свежего белья, не до конца просохшего. А затем уже возникли вопросы.
— Кому — ей? — переспросил Гундольф, не понимая. Он ведь с местными близкой дружбы не завёл, с чего бы его о таком просить?
— Ты с ней ночуешь в одной каюте и не разглядел ещё, что она не парень? — усмехнулась Эмма. — Мне она не открывает, велела оставить у двери, а я пачкать не хочу. Ржавчина не состирается потом.
— Да ошибаешься ты, — ответил Гундольф, когда прошло первое изумление. — Вот именно, что я бы разглядел!
Но когда он вернулся в каюту, больших трудов стоило не пялиться на Кори. Нет, всё-таки Эмма ошиблась, не может она оказаться права.
Глаза, конечно, у парня такие, что любую женщину украсят, да и борода пока не растёт, но на том сходство и заканчивалось. Слишком узкие бёдра, слишком широкие плечи, да и рост — Гундольф ещё не встречал девиц с себя ростом. И двигается Кори по-мужски, не плавно. Ни одна знакомая женщина не сидела так, расставив колени и опершись о них локтями. Даже эти поселенки, что ходили чаще всего в мужской одежде, держались совсем по-другому.
А главное, как бы он спрятал грудь? Её, Гундольф мог в том поклясться, у Кори не было. Да уж, если это вправду женщина, какая же она неказистая!
— Ты что так смотришь? — прервал эти размышления голос соседа.
— Да так, думаю о своём, — отвёл глаза Гундольф. — Я и не замечал даже, куда гляжу.
Из-за этой-то ерунды он долго лежал без сна. Рассердился даже — и так с появлением разведчика ни разу не выспался по-человечески, а тут ещё это. И надо было Эмме такое ляпнуть, чтобы он теперь голову ломал?
С соседней койки донёсся слабый стон. Видно, у Кори начинался кошмар. И что сниться-то такое может, чтобы орать каждую ночь?
Гундольф, вздохнув, поднялся. Одного его шага хватило, чтобы пересечь каюту. Он опустил руку на плечо, укрытое лоскутным одеялом, и глаза Кори распахнулись испуганно.
— Спи, девочка, — поддавшись внезапному порыву, сказал Гундольф. — Это только сон.
Выражение страха исчезло с лица Кори, глаза закрылись медленно, и дыхание вскоре стало ровным. И кошмар отступил, чтобы не вернуться этой ночью.
А Гундольф всё вертелся раздосадованно с боку на бок, терзаясь вопросами. Если это женщина, зачем она рядится? И почему к нему в каюту в первый день напросилась, хотя Эмма сразу предлагала рядом с ней устроиться? Разве не удобнее бы так было?
Ох, будто не о чем ему больше думать.
Глава 8. Флоренц. Неприятные разговоры
— Так вот, значит, у нас три народа живёт — пернатые, хвостатые и просто люди, — звучал негромко голос Гундольфа.
Они лежали на горячем песке, обсыхая. И этот ненавистный разведчик сидел неподалёку, прислонившись к камню, и слушал. Плавать он с ними не плавал, а всё же потащился следом.
— Пернатые и у вас раньше жили, пока один из них не пошёл против своих. Всех истребил, кроме родного брата да его дочери.
— Так мора, значит, не было? — спросил Кори без особого удивления.
— Какой там мор, враньё одно. Уж я об этом точно знаю. Друг, которому доверяю, слышал это от самого Альседо, который и приходился братом вашему Мильвусу Пресветлому — тьфу! Перерезал этот гад всех ради власти, и родных не пожалел. А чтобы землями с толком распорядиться, на то ему ума не хватило. Загадил всё и сбежал.