Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Смутившись, Кори отстранилась и лишь тут поняла, что забыла о перчатке. Та, тёмная и длинная, лежала в стороне. Как неосторожно!
Эта небрежность никуда не годилась. Могли увидеть поселенцы, если бы кто-то встал раньше, и мог увидеть Гундольф. Вчера ночью, это верно, он уже смотрел, но в темноте, при пляшущем огне светляка это совсем не то. Увидит днём, и его точно передёрнет от отвращения. А может, ему и вчера гадко было смотреть и прикасаться к руке — не скажешь точно, ведь если боль так терзает, тут уж не до наблюдений.
Стало страшно, что Гундольф проснётся, откроет глаза, и в них отразятся лишь неприязнь и сожаление.
В жизни Кори довелось побывать в разных переделках, но в таких делах не имелось опыта. И она, чувствуя страх, сделала единственное, что могла — сбежала.
Чужака удавалось избегать до самого вечера, но после ужина он заступил дорогу.
— Я тебя чем-то обидел? — прямо спросил он, не обращая даже внимания, что люди, оказавшиеся рядом, без стеснения прислушались.
Получилось улыбнуться, и ответ прозвучал, по счастью, неторопливо и спокойно, как и хотелось:
— С чего ты взял? Нашлись другие дела, не всё же мне рядом с тобой крутиться. А что, соскучился?
— Да я просто, — смутился тот, пожав плечами. Затем ушёл с дороги.
Этот человек невольно всё испортил, внёс сумятицу в душу. Кори предстояло вернуться в город в поисках ответов. Но и месть, и Немая, и загадочный поступок напарника — всё как будто подёрнулось туманной морской дымкой, отступило. И лишь он, чужак, которому не было места в планах Кори, один тревожил и занимал все мысли.
Неужели он вправду мог быть таким добрым без притворства? До этого все в жизни, кто хоть чем-то помогал, ожидали услуги взамен, причём в размере большем, чем дали. Это было в порядке вещей. Разве что Немая, верная душа, делала для Кори всё, что могла. Но с нею столько пережито вместе, и она знает, что Кори тоже ничего для неё не пожалеет.
А этот чужак, Гундольф, спас ей жизнь и не заикнулся о долге и расплате. Даже эти, на корабле, вели себя так, будто милость оказывают. Будто не силой держат, а Кори сама навязалась тут жить, есть и пить.
А ещё чужак видел её руку и не отвернулся. Ей самой мерзко было на себя глядеть, тошно понимать, какой стала. Её и держали-то на этом свете лишь Немая и не свершённая пока месть. Кори поняла бы презрение, отвращение — она заслуживала этого вполне, и такое отношение бы даже не обидело. Ведь никто не обижается на справедливость.
Но он будто и не заметил неладного, а если ему что и показалось гадким, хорошо это спрятал. И разговаривал с Кори после, как с обычным человеком. И даже подумал, что сам — сам! — мог оказаться в чём-то перед нею виноват.
Интересно, посмотрит ли на неё когда-нибудь так ещё хоть один мужчина.
Перед сном Гундольф где-то задержался. Когда вернулся в каюту, Кори пыталась неумело размять руку, действуя, как он вчера показывал. Услышав шаги и скрип двери, дёрнулась, натягивая одеяло на плечо.
— Да я это, не бойся, — сказал он, запирая дверь на задвижку. Как будто от него ей можно было ничего не скрывать!
Затем подошёл, сел рядом.
— Давай сюда руку, самой неудобно же. Ну, чего прячешься, я же вчера там видел всё.
— Просто уже не болит, — неуверенно сказала Кори, но Гундольф не поверил. И не стал ждать, потянулся к ней. Что оставалось делать? И отталкивать его, и сбегать было бы глупо.
Он сидел так близко, что дыхание временами касалось щеки Кори. Сильные пальцы мяли руку выше локтя, прогоняя боль.
От Гундольфа пахло морем, со светлых встрёпанных волос капала вода. Кори старалась смотреть куда угодно, лишь бы не на него, и думать о чём угодно, только не о нём, но получалось плохо. Больше всего хотелось убежать. Прежде она не подпускала людей так близко и не знала, до чего тяжело это терпеть.
— Не легчает? — спросил Гундольф, хмурясь.
— Почему же? Уже всё хорошо, — ответила Кори, не отводя взгляда от круглого тёмного окна, где отражался светляк. И почему так глупо звучит её голос?
— Так чего ж ты сидишь, точно окаменела, и не дышишь почти? Если больно, честно скажи, чтобы я тебе хуже не сделал.
— Нет, я... мне...
Но затем она всё же решилась пояснить.
— Думаешь, раньше ко мне много кто относился по-доброму? Тебе правда не гадко на это всё смотреть?
— А, вот ты чего боишься, — усмехнулся Гундольф. — Рука как рука, подумаешь, было бы отчего переживать! И ничего не гадко, ну, может, любопытно немного. Погляди сама, какой сложный механизм, как ладно всё устроено. Ведь ты каждым пальцем двигать можешь, как живым. И цвет приятный, на бронзу похоже. Вот тут темнее, тут светлее, тут пружинка видна. Я, знаешь, не очень разбираюсь, но есть у меня друг, он мастер, научил немного понимать красоту механизмов. Да, делалось явно не для того, чтобы под глухой перчаткой такое прятать. И компас тут, и ещё что-то...
— Хватит! — прервала его Кори, отнимая руку. — Гундольф, неужели правда, что в вашем мире на таких, как я, глядят без омерзения?
— Да я бы даже сказал, — ответил он, — что ты могла бы эту руку обернуть себе на пользу. Шила бы платья с коротким рукавом. Все бы шеи сворачивали.
Он помолчал и прибавил:
— У нас в столице, где я живу, есть дама без пальца. Несчастный случай с кольцом. Так она носит, знаешь, искусственный с механизмом, щёлкнет — на кончике огонь. Мужчины в очередь выстраиваются, чтобы она им папиросу разожгла, да она и сама курит. У нас, правда, не умеют так металл и кожу сращивать, так что у неё палец на ремешках крепится. Вот так расходятся два по ладони, два с тыльной стороны и идут к браслету на запястье. Серебра да камней там столько, сколько смогло поместиться, и камни она под цвет костюма меняет. Да, эффектная дама.