Нет звёзд за терниями
Шрифт:
И волосы до плеч отрастил — много, наверное, в городе лишней воды.
Капли свои он теперь обязательно принимал с вечера, не ждал, пока рука разболится, и всё-таки спал плохо, беспокойно. Прошлой ночью Гундольф совсем не выспался, хоть проси, чтоб этого отселили. Только бы сегодня это не повторилось.
Однако надежды не оправдались, вновь разбудил крик. И так сон не лучший снился, про Вершину, про то, как Марта прыгала, а тут вопль этот. Всё перемешалось, и Гундольф вскочил с колотящимся сердцем в уверенности, что девочка разбилась. Сам чуть не закричал, пока сообразил, что это сон и он в каюте корабля. Взять бы да придушить соседа подушкой!
Гундольф встал с койки, шагнул вперёд и потряс разведчика за плечо.
— Эй, Кори, умолкни, — сказал он недовольно. — Эй, слышишь?
Тот, как всегда, проснулся не сразу. Интересно, скольких людей вокруг перебудил? Уже все поселенцы знали о его ночных кошмарах.
Уселся на койке, съёжившись, дрожащий и жалкий, попросил подать воды, а когда Гундольф протянул кружку, вновь накапал туда своих капель.
— Ты же говорил, больше одной в день нельзя, — насторожился Гундольф, но разведчик уже жадно глотал воду. Отнять удалось лишь пустую кружку.
— Не страшно, — отстранённо ответил паренёк. — Сегодня можно.
Вслед за тем он свалился на подушку и преспокойно уснул, а Гундольф вертелся с боку на бок, пока не стало совсем светло. И каждый раз, как он натыкался взглядом на лицо мирно спящего и даже улыбающегося чему-то соседа, брала такая злость, что сил нет. Решено, сегодня же попросит развести их по разным концам корабля! Пусть даже каюта достанется прогнившая, с дырой в полу, лишь бы не просыпаться от воплей. Да он и на берегу спать готов, чем плохо? Ночи тёплые.
Погрузившись в такие мечты, Гундольф сам не заметил, как уснул. Разбудил его стук в дверь. Ручка скрипнула, поворачиваясь, и в узком проёме возникло озадаченное лицо Флоренца.
— А вы чего не встаёте? — спросил он.
— Встанешь тут, — протирая глаза, проворчал Гундольф, — когда некоторые по ночам спать не дают криками своими. Не выспался совсем, да ещё и голова трещит.
С этими словами он сел на койке и уставился на Кори. Тот тоже проснулся и глядел испуганно, натянув одеяло на самый нос.
— Так приходите есть, — сказал Флоренц. — За рыбой сегодня Джакоб отправлялся, суп сварили. На вашу долю осталось, остынет только, если не придёте прямо сейчас.
Он крутнулся и исчез, хлопнув дверью. Гундольф зашнуровал ботинки, натянул рубаху и собирался уже выйти следом, когда Кори окликнул его, почему-то шёпотом.
— Чего тебе? — недружелюбно спросил Гундольф.
— Мне... ты спроси, пожалуйста, у этих людей, есть ли у них ткань для повязок. Для руки мне нужно.
— Так сам сходи да спроси, маленький, что ли? Как орать, рот у него есть, а как с людьми поговорить...
С этими словами он и ушёл. Поднялся на палубу, где находилась большая каюта, служившая тут столовой. Стёкла в окнах, правда, были выбиты, зато во все стороны открывался красивый вид на море (и не такой красивый — на берег и уборную). У стен сохранились диванчики. Мягкую обивку не пощадило время, прохудилась ткань, выглянули наружу пружины, так что половину сидений уже ободрали, оставив лишь металлический остов, и укрыли чем придётся. Где тряпками, где самодельными подушками.
Середину каюты занимали три стола и лавки. Это добро явно появилось позже, чем был создан корабль. Ножкой одного стола служила ржавая бочка, столешницей второго — дверь с округлыми углами, повёрнутая ручкой вниз. А лавки — просто доски, брошенные на вёдра.
Гундольф с аппетитом позавтракал. Рыба ему пока не приелась, к тому же морская трава придавала этому супу любопытный вкус. Недоварено, правда, но терпимо. Даже добавку можно бы взять, но последняя порция ожидает другого едока.
Только где же он, интересно? Так и не явился. Может, с рукой своей возится.
Кори нашёлся в каюте. Он всё так же лежал под одеялом, отвернувшись к стене, и собирался, похоже, пролежать весь день.
— Ты чего валяешься? — спросил Гундольф. — Есть иди.
Ответом ему стало молчание. Может, конечно, парень опять уснул, но сколько ж спать-то можно! Да и несправедливо: сам выспится, а другим не даёт.
Потому Гундольф потянул с него одеяло, но неожиданно наткнулся на сопротивление и увидел лицо, залитое слезами.
— Тьфу, — сказал он, выпуская из рук лоскутный край. — Ну что опять?
Тот не ответил, только укрылся с головой. Гундольф не мог и припомнить, чтобы в жизни его кто-то так раздражал. Какой из парня разведчик, если он то орёт, то ревёт? Понятно, почему его сбросили в море. Если у них там, в городе, казармы, он точно всех довёл.
Гундольф вздохнул, взял со стола кружку, развернулся и вышел.
Спустя десять минут он принёс в каюту остывший суп и кружку воды. Карман оттопыривали лоскутки, выпрошенные у Эммы. Короткие, правда, повязку соорудить будет сложно, но всё лучше, чем ничего.
Половину воды Гундольф вылил в цветок, стоящий на столе. Остальное занёс над головой Кори, мстительно ухмыльнувшись, но сдержался.
— На, выпей воды и успокойся, — сказал он. — Суп твой на столе и вот, тряпки принёс. Пей и давай сюда руку, помогу перевязать.
Но Кори отнял лоскутки и погнал Гундольфа прочь. Тот лишь обиженно пожал плечами, услыхав, как за спиной щёлкает задвижка. Даже благодарности не дождался, ну и пожалуйста.
Почти весь день разведчик провалялся в каюте, лишь изредка выглядывая по естественным надобностям. Вид у него был такой бледный и неважный, что Гундольфу даже немного стало жалко парня. Не иначе от тех капель, которых он накануне перебрал, тоже есть похмелье.
Зато Флоренц радовался, что никто третий не мешает. Сегодня подошла его очередь заниматься стиркой, и он огорчился, ему больше хотелось пройтись с Гундольфом вдоль берега. Тогда тот отказался от прогулки и помог мальчишке с делом, хотя Эмма и качала головой.