Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
Шрифт:
Итак, страна после Февральской революции перестала жить привычной для себя жизнью. То, чего добивалась русская интеллигенция, десятилетиями изматывавшая государственную власть, свершилось. Старого государства не стало. А строить новое интеллигенции сталось не под силу. Ноша, которую она взвалила на свои узкие плечи, оказалась слишком тяжкой, и она распласталась беспомощно под раздавившим ее грузом. «… Как та кочерга из присказки, – пишет А. И. Солженицын, – в темной избе неосторожно наступленная ногою, с семикратной силой ударила олуха по лбу, так революция расправилась с пробудившей ее русской интеллигенцией» [408] .
[408] Солженицын
Если учесть, что Временное правительство было чисто интеллигентским: министры много знали, но ничего не могли сделать практически, главное же – всего остерегались, то чего удивляться оппозиции, которой просто надоела эта предельная беспомощность. Уж коли стала Россия строить демократическое государство, то господа из Временного правительства должны были бы знать азы демократии: чем слабее власть, тем сильнее оппозиция. А их наивная вера в то, что все решит Учредительное собрание, лишний раз доказывает, что власть в стране после февральских событий попала явно не в те руки.
Удивительно, но проницательный М. Волошин еще в мае 1917 г. был уверен в том, после победы демократической революции восторжествует… социализм. И, как всегда, оказался прав.
Часть IV
Советская интеллигенция
Глава 15
Большевики меняют вывески
Большевики захватили власть в России 25 октября 1917 г. Сделать это было несложно, ибо Временное правительство ситуацию не контролировало. Страна пребывала во властной прострации, правили государством хаос, взяточничество, казнокрадство и растерянность. Поэтому нет ничего удивительного в том, что партии так называемой непримиримой оппозиции, имевшие к тому времени большинство в Совете, сумели окончательно деморализовать армию и, взвинтив до предела недовольство населения, организовали государственный переворот и перехватили власть у Временного правительства [409] .
[409] По этому вопросу см., напр.: Омельченко Н.А. 1)Русский опыт. Революция 1917 г. в России и политическая практика большевизма в общественно_политической мысли российского зарубежья (1917 – начало 1930-х гг.). М., 1995. 160 с.; 2) В поисках России (Общественно_политическая мысль русского зарубежья о революции 1917 г., большевизме и будущих судьбах российской государственности). СПб., 1996. 550 с.; Октябрь семнадцатого и судьбы России // Свободная мысль. 1996. № 10. С. 36-88; Волобуев П.В., Булдаков В.П. Октябрьская революция: новые подходы к изучению // Вопросы истории. 1996. № 5-6. С. 28-38; Пять статей о революциях 1917 года // Свободная мысль. 1997. № 10. С. 3-57; Ананьич Б.В. От самодержавия к советской власти // Вестник РАН. 1997. Т. 67. № 2. С. 136-140; Герасименко Г.А. Трансформация власти в России в 1917 году // Отечественная история. 1997. № 1. С. 60-76 и др.
Жертв во время этих событий, как оказалось, было даже меньше, чем в феврале. Население измоталось от беспомощности правительства и поверило безответственным посулам большевиков. Одним словом, произошло неизбежное. Безвластие и развал не могли продолжаться долго, тем более в условиях войны, изрядно всем надоевшей.
Большевики сделали ставку на недовольное большинство страны, умело сыграли на его низменных инстинктах, пообещав передать всю власть в руки рабочих и крестьян, арестовали в Зимнем дворце Временное правительство и… приступили к строительству своей России.
Можно сколько угодно рассуждать о том, чтo за наваждение случилось с Россией, как она могла допустить к власти безумных маньяков утопической идеи, почему она позволила им терзать и насиловать себя. Однако все подобные разговоры – не более чем пустое празднословие. А сами такого рода вопросы возникают лишь сейчас, когда туман рассеялся и все стало на свои места.
В тот злополучный год расклад эмоций был иным. Обще-ство было расколото. В стране после отречения Николая II шла невидимая гражданская война, выплески которой порой даже выбивались наружу: июльские события в Петрограде, корниловское выступление в августе.
Не будем забывать и того, что любая революция имеет вполне определённый временнoй тренд: она побеждает на волне удовлетворения народных вожделений (в феврале ими были «свободы» от царя, бюрократии, капиталистов), затем, когда народ начинает понимать, что «свободы» и элементарный порядок – вещи трудно совместимые, наступает усталость от полученных свобод, люди начинают тосковать по привычному ярму, они жаждут появления «ос-вободителя от революции», т.е. «насадителя порядка». П. А. Сорокин справедливо считает, что подобная эволюция психологического восприятия присуща любой революции [410] .
[410] Сорокин П. Социология революции // Звезда. 1998. № 11. С. 91.
К тому же очень быстро истощаются и энтузиазм, и воля человека, эйфория от обретенных свобод замещается раздражением от недееспособности власти, а голод и множество чисто бытовых невзгод приводят к полной душевной апатии, наступает безразличие и претерпелость. Такие «массы» возбудить очень легко, еще легче «обуздать» их. Это время смены предыдущей фазы революции. Его надо прочувствовать, тогда власть сама может упасть в руки любой агрессивной политической группировке. Население становится инертной и практически бессловесной массой.
«Так революция, – пишет П. Сорокин, – толкавшая раньше к полному разнуздыванию, сама неизбежно создает условия, благоприятные для появления деспотов, тиранов и обуздания масс» [411] .
Да и интеллигенция после того, как прошел у нее обморок от новых «непрошенных» властителей, стала осознавать, что уж ей бы надо помолчать, ибо именно она, русская интеллигенция, через «ни-гилизм, порицание и пренебрежение к государственным устоям и государственному идеалу» привела и к «разрушившему Россию социализму, и к его разности – большевизму» [412] . Это мысли академика В. И. Вернадского, типичного русского интеллигента, одного из лидеров кадетской партии.
А вот что записал в своем дневнике 9 января 1918 г. русский публицист Д. В. Философов: «Все русские социалисты насаждали в течение 70 лет то, что теперь делают большевики. Те же лозунги. Следовательно, виноваты не одни большевики, а и “мы”. Не думали, что придется нам осуществлять наши далекие идеалы…» [413] .
В этом, пожалуй, самая суть того феномена, который мы зовем «русской радикальной интеллигенцией», – ее полная социальная и политическая безответственность. Это, конечно, трагедия самой интеллигенции, но прежде всего – трагедия России.
[413] Дмитрий Владимирович Философов. Дневник (17 января – 30 марта 1917 г.) // Звезда. 1992. № 3. С. 162.
Придется признать, что осенью1917 г., как сказал бы Гамлет, «распалась связь времён». Именно так оценивала происшедшие в России события интеллигенция. Хотя, как видим, она не только должна была, но просто была обязана это предвидеть. Если демократический дурман Февральской революции рассеивался долго, ибо он подействовал на обывателя, в том числе и на интеллигенцию, как спасительная анастезия, то в отношении Октябрьского переворота подобные метафоры пришли в голову сразу.
С большевиками все быстро встало на свои места, и ил-люзий в отношении новой власти не испытывал никто.