Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
Шрифт:
Надо сказать, что идея «Учредиловки» была своеобразной idee fixe русской интеллигенции, с его помощью мыслился переход от абсолютизма к демократии. Это был единственный легитимный путь, а потому на него встали все радикальные партии – от кадетов до большевиков. Однако поскольку самодержавие в начале марта 1917 г. уже пало, то созыв затем Учредительного собрания создавал лишь иллюзию легитимности, а после Октября оно вообще потеряло всякий реальный смысл.
Ко дню выборов (12 ноября 1917 г.) население России уже адекватно оценивало дееспособность демократов из бывшего Временного правительства, а потому отдало свои голоса социалистам: эсерам, большевикам, меньшевикам и им подобным. В самом деле, за социалистов разного окраса проголосовали 83 % избирателей, а за демократов, т.е. кадетов и еще более правых – всего 17 % [423] . Так распорядился электорат. Дальнейшая судьба этого Собрания оказалась в руках враждовавших друг с другом партий. Здесь же перевес был явно на стороне большевиков, ибо, вне зависимости от числа полученных мест, реальная власть уже была в их руках, и отдавать ее на усмотрение новоизбранных депутатов они не собирались. К тому же, как справедливо отметил А. Г. Протасов, судьба Всероссийского Учредительного собрания показала «несовместимость двух способов преобразования общества – грубо насильственного, через вооруженный переворот, и демократического, через всенародное волеизъявление. Один из них должен уступить другому» [424] . Понятно, что в подобных условиях «уступить» пришлось демократам.
[423] Журавлев В.В., Симонов Н.С. Причины и последствия разгона Учредительного собрания // Вопросы истории. 1992. № 1. С. 3-18.
[424] Всероссийское Учредительное собрание и демократическая альтернатива. Два взгляда на проблему // Отечественная история. 1993. № 5. С. 17.
Еще до выборов, 8 ноября 1917 г., В. В. Володарский на заседании Петроградского комитета РСДРП(б) заявил, что Учредительное собрание придется разогнать, если «массы ошибутся с избирательными бюллетенями» [425] . Массы, само собой, «ошиблись», и большевики сдержали слово: 6 января 1918 г. депутатов просто не пустили в Таврический дворец. Они разошлись, не приняв даже протестующей резолюции. После расстрела 5 января мирной демонстрации в поддержку Учредительного собрания партийные избранники поняли, с кем имеют дело. Собрание, которого с таким вожделением в течение почти двух десятилетий добивалась демократическая Россия, проработало всего один день.
[425]ЖуравлевВ.В., Симонов Н.С. Указ. соч. С. 4.
Столь же циничным было и отношение большевиков к войне. Ленин, как известно, выдвинул лозунг о перерастании войны империалистической в войну гражданскую. Она давала ему единственный шанс, разбив вооруженную оппозицию, сохранить свою не просто незаконную, но противоестественную власть. Поэтому большевики не бежали от войны, а всячески ее приветствовали.
Когда в марте 1919 г. в Петрограде открылся Когресс III Коммунистического интернационала, то входящих во Дворец труда встречал громадный транспарант: «Да здравствует гражданская война» [426] . Откровенные призывы к гражданской войне показали весь цинизм и бесчеловечность большевистской идеологии, ибо Ленин не представлял себе, что такое подобная война на деле, к каким жертвам она приведет, какую цену придется заплатить за возможность поставить над Россией коммунистический эксперимент. Впрочем, как показал реальный ход событий, число жертв для него не играло никакой роли.
[426] Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1919-1922) // Русское прошлое. 1994. Кн. 5. С. 159.
На самом деле, о какой «человечности» можно говорить, если речь идет о власти, причем не о законно (через выборы) полученной, а о власти, захваченной силой. В такую возможность поначалу не верили даже самые оголтелые большевики. И вот она у них в руках. Так что же – они теперь будут подсчитывать, сколько человек отдали свои жизни за их власть? Да упаси Боже! Чем больше, тем лучше! Значит, народ костьми ложится за их «правду». Значит, она та самая, нужная людям. И рассусоливать, разводить интеллигентские штучки тут нечего. И не разводили. Ради сохранения в своих руках власти большевики были готовы на все.
Пообещав немцам приложить все силы, чтобы вывести Россию из войны, они одновременно посулили и русским солдатам моментальное ее завершение, как только они возьмут власть. И большевики сдержали слово: ценой национального позора [427] они сохранили свою власть. Власть над Россией для них была куда важнее самой России. Да что там, важнее. Им вообще, как писал М. Горький в «Несвоевременных мыслях», «нет дела до России», ибо они творят свой «жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт… над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть» [428] .
[427] Так в то время считала вся русская интеллигенция. Мы не будем приводить эмоциональные свидетельства литераторов, художников или музыкантов, а ограничимся лишь выдержкой из документа, принятого Общим собранием Российской Академии наук 27 октября (ст. стиля) 1917 г.: «Великое бедствие постигло Россию: под гнётом насильников, захвативших власть, русский народ теряет сознание своей личности и своего достоинства; он продаёт свою душу и, ценою постыдного и непрочного сепаратного мира, готов изменить союзникам и предать себя в руки врагов. Что готовят России те, которые забывают о ее культурном призвании и о чести народной? – внутреннюю слабость, жестокое разочарование и презрение к ней со стороны союзников и врагов» (Петербургский Филиал Архива Российской Академии наук. Ф. 2. Оп. 1-1917. Д. 40. Л. 35).
[428]Кудрова И. Последние годы чужбины // Новый мир. 1989. № 3. С. 250.
…Сам же октябрьский переворот в Петрограде прошел, повторяем, на удивление успешно и даже почти бескровно. К большевикам примкнули солдаты, матросы, рабочие, а главное – люмпен, которому было безразлично, куда идти и за кем идти, лишь бы дали оружие и позволили всласть поглумиться над городским обывателем. В первые дни после захвата большевиками власти Петроград стал неуправляемым центром мародерства и разбоя. Люди боялись выходить на улицу, все затаились по своим углам. Не исключено, кстати, что и это было сознательно спланировано большевистскими вождями, ибо подобная атмосфера страха была им на руку.
«По Петрограду – безумные процессии победивших боль-шевиков, – записывает в дневнике В. И. Вернадский. – Сергей (Ольденбург. – С.Р.)… говорит о необычном сходстве психологии и организации черной сотни с большевиками». И далее: «Черносо-тенные элементы находятся массами среди большевиков. К ним примыкают и преступные элементы. Это серьезная опасность». И еще одна его запись 5 ноября: «Кощунства в Зимнем Дворце – в Церкви Евангелие обоссано. Церковь и комнаты Николая I и Александра II превращены были в нужники! Кощунство и гадость сознательные. Любопытно, что когда я рассказывал об этом Модза-л(евскому) – он говорит – евреи! Я думаю, что это русские» [429] .
[429] Вернадский В.И. Дневники (1917-1921).Киев. 1994. С. 31.
И еще одно впечатление по горячим следам. Уже знакомый нам Г. А. Князев 10 ноября заносит в свою записную книжку такие слова: что мы могли поделать, чтобы не допустить «всего этого»? И далее: «Мы ничего не можем поделать. Историку надлежит запомнить это. Мы, интеллигенция, ничего не могли поделать. Мы, интеллигенция… Какой позор лег на интеллигенцию в эти страшные дни. Интеллигенция струсила. Ее словно и нет и не существовало никогда» [430] .
Что же случилось с православными? Как они могли позволить подобное надругательство? Да ничего и не случилось. Многие русские мыслители уже давно предупреждали, что упование на глубокую религиозность русского народа зряшное, его религиозность на самом деле крайне поверхностная в отличие от глубинных зоологических инстинктов. Если большевики посулят народу «грабь награбленное» и дозволят ему всласть поиздеваться над «хозяевaми», то он, «не почесавшись», как заметила З. Н. Гиппиус, сменит нательный крест на партийный билет.
[430] Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции. 1915-1922 гг. // Русское прошлое. 1991. № 2. С. 177.
В октябрьские дни 1917 г. наиболее зримо и уродливо высветилось явление, которое А. Кёстлер метко назвал «классовой сучностью». Игра на звериных инстинктах темной людской массы, которую позволили себе большевики, была глубоко аморальной, но зато беспроигрышной. А где победа, там и мораль. Это большевики дали понять России с первых дней своей власти.
В определенном смысле Россия поплатилась и за вековое пренебрежение к поднятию культурной планки общества. Традиционно было принято считать, что грамотность расшатывает устои государства. А коли так, то нечему и удивляться: когда в октябре 1917 г. Россию «тряхнуло», то народ российский, ничего не зная об истории своей родины, за «родину» почитал только свое село, а то, что и Россия его родина, – это для него было почти бессодержательной абстракцией. Он этого вполне искренне не понимал.