Нетрацы. Тетралогия
Шрифт:
– Что мешает вам совершить пару прыжков в любом безопасном направлении и запустить заранее записанную программу приема, подтверждающую вашу информацию.
– Ничего. Но мы этого делать не будем. В вашем обществе программы психоподавления – обычное явление, чтобы держать под контролем рядовых граждан. Из пяти сотен каналов нет ни одного, который не передавал бы подпрограмм повиновения. Это фактически зомбирование. Я говорю это потому, что эту процедуру можно провести и на вашем мозге, но значительно глубже, устойчивей, в нужном для нас направлении. Наличие такой программы, когда вы попадете к своим, будет выявлено. Вы потеряете
– Хорошо, я согласен с предложенным вариантом.
– Прекрасно, тогда мы стартуем через несколько часов.
– Рабак вас разнеси. И на этой развалине вы собираетесь доставить меня в империю? – воскликнул Сан‑Ком, когда шаттл приблизился к кораблю, на котором предстояло дальнейшее путешествие.
Старый потрепанный транспортник гаюнов действительно производил убогое впечатление даже на человека, не знакомого с космофлотом.
– Чему вы удивляетесь, – проговорил Каянов. – На нашем крейсере мы смогли бы пройти, возможно, чуть дальше ваших передовых постов, но своей цели все равно бы не достигли. Корабль не так плох, как вам кажется. Особой роскоши не обещаю, но двигателям могут позавидовать и ваши лидеры. Переход предстоит неблизкий. Мы войдем в пределы империи со стороны созвездия Лизава. Это ваш глубокий тыл.
– Черный вход. Вы неплохо нас изучили. Продлись война еще пару лет, и мы бы научили вас воевать.
Выдержка наконец‑то изменила Каянову. Пленник достал своими придирками, требованиями и ехидными замечаниями.
– При всем уважении к вам хочу заметить, что учиться надо чему‑то хорошему. Я уверен, что это мы скоро отучим вас от этой дурной привычки.
Сан‑Ком замолчал, не проронив больше ни слова, до тех пор пока шаттл не состыковался с кораблем и они не прошли пустым коридором к предназначенной ему каюте.
– Экипаж не знает конечной точки нашего маршрута, – сообщил Каянов, усевшись в довольно потертое кресло у маленького столика, вделанного в стену. – Тем более, ему не положено знать, что в настоящее время именно вы находитесь на борту.
– Хотите сказать, за все время перелета я не могу покинуть эту каюту. Чем же это отличается от одиночной камеры, где я провел последнюю неделю.
– Перспективой, уважаемый Сан‑Ком. Перспективой. Не хотите же вы, будучи в шаге от трона, погибнуть от руки матроса, у которого ваши соплеменники уничтожили всю семью. Я, например, так же против, если корабль, где мы с вами находимся, получит в борт торпеду только потому, что связист узнал вас и подал сигнал «Чужой» на первый же встреченный нами боевой корабль империи.
– Экипаж настолько ненадежен, или вы банально пытаетесь меня запугать?
– Ни то, ни другое. По возможности необходимо исключить любую случайность, это один из законов моей работы.
– А если говорить серьезно?
– Мы не собираемся жертвовать экипажем. Высадив нас, корабль должен вернуться в союзное пространство. Если ему это не удастся, то его захват и последующие допросы экипажа не дадут нашим противникам шанса напасть на конкретный след.
– С этим доводом можно согласиться.
– Не все так печально. У нас будет возможность прогулок в трюме. Зная о вашем увлечении, я захватил с собой колоду имперских карт. Мы сможем с вами сыграть в серт.
– Сомневаюсь, что от игры с вами получу большое удовольствие. Наши правила слишком сложны и непонятны для солнечников.
– Посмотрим. Готов поставить на кон любое из ваших разумных требований, которое в силах удовлетворить.
– Такое обещание несколько опрометчиво с вашей стороны, полковник, учитывая требования учреждения, в котором вы служите.
– Этот спор мы решим чуть позже. Сейчас я вынужден вас покинуть. Необходимо отдать некоторые распоряжения капитану этой посудины.
– Возвращаясь обратно, захватите от повара апельсиновый сок.
– Почему вы решили, что я иду к повару?
– Но вы же сами сказали, что идете к капитану посуды.
– Как наш союзник, вы предусмотрительно и довольно неплохо изучили наш язык, но я иду в рубку управления. Посудиной я назвал этот корабль, вам ведь он не особо понравился.
– Нельзя пренебрежительно относиться к кораблю, на котором уходишь в пространство. Это плохая примета.
– Учту ваше пожелание, но когда будем играть в серт, нам придется пользоваться вашим языком.
– Абсолютно правильно. Наша национальная игра, наш язык.
– Напитки вон за той дверцей, – показал Каянов на панель, за которой скрывался холодильник, и покинул каюту.
Когда разведчик вернулся, корабль уже начал разгон и, набрав в течение получаса нужную скорость, ушел в прыжок. Для экипажа и пассажиров потянулись томительные дни ожидания конца каждого прыжка.
– Вы неплохо играете в серт, – выиграв третью партию подряд, подбадривая противника, проговорил Сан‑Ком. – В середине партии серьезно поставили меня в тупик и почти набрали комо. Придется вам опять, уважаемый мазан, прогуляться к капитану посуды.
Императорский отпрыск наотрез отказался играть в серт без ставок. По его словам, это подрывало его офицерскую честь.
– Офицеры императорской армии играют только на гомы, – начал он свои пояснения. – Можно поставить на кон свое поместье, автомобиль или яхту. Можно проиграть или выиграть целую компанию. Каждый вправе выбирать себе партнеров и стол, за которым ставки ему по карману, но, сев за него, можно встать только утром.
– А если ты проигрался и не на что сделать ставку?
– Как это не на что? Он же сидит за столом, – удивился Сан‑Ком.
– И что?
– В зависимости от ставок, он может поставить свой палец или всю руку, а если ставки очень высоки, то и жизнь.
– Вы хотите сказать, что он будет убит?
– Да, если сам не справится с этой задачей.
– И как на это смотрит командование?
– А как можно смотреть на защиту своей чести. Есть авантюристы, по два и три раза делавшие ставки на жизнь. Такие оторви‑головы получают быстрое повышение и являются капитанами самых отчаянных команд во флоте. Служить в таком экипаже – большая честь. Соискатели на вакантные должности в такие команды выстраиваются в очередь и должны доказать экипажу, что готовы к смерти.