Неудачная поездка
Шрифт:
Первым делом Нила зашла в школу и отыскала там старшую пионервожатую, которую звали Алевтина Михайловна. Именно Алевтина Михайловна, потому что эту полную, солидную женщину с пышной прической никто из ребят, конечно, не называл Алевтиной, а тем более Алей. И Марина снова порадовалась, какая чудная им досталась вожатая, - подружка, можно сказать, а не какая-то старообразная тетенька.
Нила познакомила их, наговорив про Марину целый ворох приятных и лестных слов, но Марина, правду сказать, к этим похвалам давно уже привыкла: у нее действительно
– А этот Супрунчук как, достоин?
– напоследок спросила Нила.
– В каком смысле?
– уточнила Алевтина Михайловна.
– Не употребляет? И во-вторых, его трудовые достижения. Сама понимаешь, нам нужен, так сказать, человек безупречный. Иначе нечего и огород городить.
– Это я понимаю, - сказала Алевтина Михайловна.
– Ну, что я могу тебе сообщить?.. Насчет употреблять за ним особенно не замечалось, а работает он школьным сторожем. Сторожит нашу школу и пришкольный сад, хотя чего его сторожить, его еще зеленым обносят. Сад тут почти что в каждой усадьбе, а школьные яблоки чуть не в завязи поедают. Хуже гусениц!
Но проблема школьных яблок Нилу не интересовала, и они с Мариной отправились к Супрунчуку А. Н.
Супрунчук оказался сутулым, неопределенного возраста человеком в старом измятом черном костюме, кепке-шестиклинке и в потрепанных кедах на босу ногу. Он, привстав, следил за Нилой и Мариной из-за грубо сколоченного дощатого стола, пока они шли от калитки.
– Собаки нет?
– крикнула издали Нила, но, очевидно, Супрунчук не расслышал, закивал головой и с готовностью забормотал:
– Здр-р... асьте! Здр-р... асьте!
Не похоже, чтобы здесь водились собаки. По двору свободно разросся спорыш, сарай был весь заплетен хмелем, а возле дома раскинулся куст бузины. Двор незаметно переходил в лужайку, точно так же поросшую спорышем, которая спускалась к прудику с неподвижной стоячей водой, да, собственно, и был частью этой самой лужайки, хоть и отделялся от нее редким ветхим забором.
– Здравствуйте, - сказала Нила, подойдя.
– Товарищ Супрунчук, мы приехали к вам как к человеку, который единственный в нашем районе имеет два ордена Славы.
Сама не слишком удовлетворенная этим началом, Нила недовольно передернула плечом; Супрунчук, как видно поняв изо всего, что его гостья чем-то недовольна, зашаркал по столу ладонями, словно подгребая к себе лежащую там стоптанную женскую туфлю, просящую каши, сапожную иголку и моток дратвы, и проговорил:
– А вы присаживайтесь...
Переглянувшись, Нила с Мариной пододвинули стоявшие тут же табуретки и сели.
– Мы школьники, - сказала Марина, - мы знаем, что вы воевали, и хотим написать о вас в своей школьной газете. Вы не против?
– Ну да, а как же, - быстро закивал Супрунчук, переводя взгляд с Марины на Нилу.
– А это оно самое... как оно... ну да ладно. Ишь ты! Толькечки я вас не припомню. Как школьников то есть...
– Мы из города. Из райцентра.
– Нила достала из сумки свой маленький заграничный магнитофон.
– Ну вот, Алексей Николаевич, - сказала она голосом школьного зубного врача, который просит первоклассника открыть ротик.
– Вы все расскажете нам в этот магнитофон. Сначала мы вас запишем на магнитофон, а как приедем домой - спокойненько оттуда перепишем ваш рассказ на бумагу. Договорились?
Супрунчук молчал, непонятно глядя на Нилу; он словно хотел что-то сказать, но так и не сказал, а Нила требовательно повторила:
– Значит, договорились?
– Т-техника, ух!
– сказал Супрунчук и покрутил головой.
– Техника теперь на грани фантастики, - согласилась Нила.
– Мы слушаем вас, Алексей Николаевич. Нас интересует рассказ о вашем боевом пути, о трудных военных буднях, об успехах вашей части, вашего полка... Ну, что еще... Может, вспомните какой-нибудь забавный случай? На войне ведь случались и смешные вещи, правда? Иногда. В общем, вам виднее!
Поудобнее облокотившись о стол, Нила пододвинула к Супрунчуку руку с зажатым в ней микрофоном. Супрунчук вдруг весь словно бы окоченел, а его шея пошла бурыми пятнами.
– Ну?
– шепотом поторопила его Нила.
– Я, этт-та...
– кашлянув, скрипучим голосом сказал Супрунчук и, взяв туфлю, лежавшую на столе, поколотил ею о столешницу, - туфлю... бабке латаю. Жене своей. Бабке.
– Вы не поняли меня, Алексей Николаевич.
– Нила щелкнула переключателем.
– Идет запись. Надо говорить.
– Так я ж, эт-та... говорю, ага!
– Супрунчук засмеялся каким-то сиплым, кудахтающим смехом, одной рукой отковыривая щепку от стола и нелепо помахивая другой.
– Соберитесь, Алексей Николаевич. Пленка идет. Начали!
Супрунчук коротко вздохнул, надолго задержал дыхание, в каком-то оцепенении глядя на микрофон, а затем стал рывками выпускать воздух сквозь крепко сжатые зубы. Нила снова щелкнула переключателем.
– Ладно. Я понимаю, вам трудно собраться. Давайте сделаем по-другому: я буду задавать вопросы, а вы отвечайте. Вопрос первый: в каком возрасте вы попали на фронт?
– Я, эт-та... двадцать первого...
– В двадцать один год?
Супрунчук замотал головой:
– Рожденный... этого самого года... двадцать первого года рождения...
– Понятно. Значит, вы, Алексей Николаевич, тысяча девятьсот двадцать первого года рождения и на фронт попали совсем молодым. Так? Бы попали в мужественную солдатскую семью, хранящую честь боевого знамени. К какому роду войск вы принадлежали?
– К этому роду... н-ну... пехота я.
– Были пехотинцем. Ежечасно рискуя жизнью, несли вы трудную военную службу. У вас был верный боевой друг. Его звали...