Неугасимый огонь
Шрифт:
– Ипи, по-твоему, я рассвет в море не видел?
Ранефер ничего не ответил. Он смотрел на чёрную бездну, мерцающую россыпью звёзд, потом опустил взгляд на линию восточного горизонта.
Побледневший престол Нут отразился далёким и неровным розоватым отблеском серебра, как бывает при тусклом свете факела. Море, мгновенье назад – чёрный гранит с белыми вкраплениями слюды, превратилось в тёмный лазурит, ещё неровный, не ведавший рук ювелира. И почти сразу же – в светлую, отполированную лазурь.
На востоке вспыхнула сверкающая золотая арка. Триединый в образе юного Хепри являл свою корону только здесь. И только в этот месяц. Ненадолго. Корона угасла, а небо побелело, последняя звезда из блуждающих не хотела сдаваться всесильному свету. Ещё мгновение, и море у них под ногами вспыхнуло переливом фиолетовой бронзы. Внезапно усилившийся тёплый ветер обдал их лица, а мелкая рябь заискрилась синим золотом. Мгновение – и оранжевый край светила стёр все краски, затопив мир новой радостью рождения дня.
Ипи чуть повернул лицо к северо-востоку.
– Вот он.
– Что? – спросил Маатеманх.
– Парус. Это Иштартубал.
– Я ничего не вижу, – напряг зрение "первый мудрец".
Ипи улыбнулся. Немногие могли тягаться с остротой глаз первого лучника Страны Реки. Он прикинул силу и направление ветра.
– Будет здесь через час.
Ошибся он не намного. Почти точно по истечении предсказанного времени Иштартубал ступил на землю Та-Кем и с широкой добродушной улыбкой приветствовал старых друзей.
Этот Совет был необычен. На прочие, установленные придворным церемониалом Священной Земли, никогда не допускались чужеземцы, а на этом Иштартубал был едва ли не самой главной персоной. Сюда не пригласили жрецов и высших чиновников. Из военачальников присутствовал лишь один Нибамен. Дом Маат представлял Маатеманх. Разумеется, здесь была и вся царственная троица, а так же посол Ашшура, рассказ которого слушали с большим вниманием.
Заседание началось в полдень и продлилось до позднего вечера.
– Мне понравился этот их город, Ишкандария, – рассказывал Иштартубал, – понравился своей необычностью. Ни у кого такого нет. Какой-то он... Слово не могу подобрать. Как бы это сказать... Прозрачный. Нет в храмах макандани той мощи, которую так любите вы, ремту. Этих высоченных стен с рельефами. Здоровенных пилонов, у подножия которых человек ощущает себя муравьём. Да и наши зиккураты – настоящие рукотворные горы. Жилища богов макандани невысоки, окружены колоннами, от чего кажутся резными шкатулками. Да, шкатулками. А ваши храмы – сундуки.
Ипи фыркнул.
– Сундуки, говоришь? А ты видел заупокойный храм Самозванки?
– Гробницу Почтеннейшей? – переспросил Иштартубал, который даже после смерти Хатшепсут дипломатично не называл её Самозванкой, – нет, не видел. А какова она?
– Тяжело описать. Это надо видеть. Сенмут возвёл три террасы с колоннадой. Храм скрыт за ней. Издали смотришь – действительно похоже на резную шкатулку. Эллины называют такую колоннаду, окружающую здание, портиком.
– Но, по правде сказать, это новшество. И зодчему Дейнократу гробницу Самозванки не показывали, – заметила Мерит-Ра, решившая соблюсти справедливость.
– Он мог её видеть в своём времени, – сказал Величайший.
– Вот именно, – поддакнул Ипи, – а что касается размеров... Откуда мы можем знать, что именно так они строили на родине? Я думаю, у Александра просто не хватает рабочих рук и времени, чтобы отгрохать у себя подобие Ипет-Сут.
– Может ты и прав, дружище, – легко согласился ассириец, – меня Ишкандар долго расспрашивал, велики ли храмы в Ашшуре. Похоже, размер для него имеет значение.
Все присутствующие на Совете рассмеялись. Ассириец тоже заулыбался.
– Мы отвлеклись, – сказал Ранефер, – так какое мнение ты составил об Александре?
Ассириец пригладил роскошную бороду, подумал.
– Он очень любознателен. Буквально засыпал меня вопросами.
– О чём спрашивал? – поинтересовался фараон.
– Обо всём. Как велика наша страна, долог ли путь до неё. Каким богам мы поклоняемся, пьём ли вино, в какие ткани одеваются у нас простолюдины и высокородные. Как мы предпочитаем сражаться, пешими, конными или на колесницах. Какие знаки мы используем в письме. Верим ли мы в судьбу и предопределённость.
– Воистину, обо всём! – засмеялся Нибамен.
– Но вопросы правильные, – отметил Ипи.
– А самое главное, – сказал Иштартубал, – он задавал их так, что даже не хочешь, а ответишь. Весьма непростой собеседник в этом смысле. Самоуверенный. И, надо сказать – небезосновательно. Величественный, и, одновременно, очень простой.
– Да, он умеет нравиться, расположить к себе, – подтвердила Мерит-Ра.
– И ещё одна деталь, – добавил ассириец, – я начал беседу с ним, как посол с могущественным царём, строго соблюдая церемониал, но закончил её, болтая по-простому, словно мы два приятеля, зашедшие выпить вина в питейный дом, один из тех, которыми богат ваш Уасит. И я с некоторым испугом осознал, что сам не заметил, когда перешёл эту грань. Недопустимая оплошность. То, что я сам неоднократно проделывал с другими, он едва не сотворил со мной. Очень, очень опасный человек.
Ипи поймал себя на мысли, что слушает рассказ Иштартубала, будто отчёт Хранителя, посетившего вражеский лагерь в качестве лазутчика. А ведь он высокородный, едва ли не царственный муж. Они давным-давно отбросили придворную церемонность в беседах друг с другом, но произошло это далеко не сразу, а Александр, прекрасно зная, как следует привечать высокопоставленного гостя, стремится, как можно быстрее опустить избыточное славословие. Может, все эллины таковы? Но Птолемей и Никанор вели себя иначе. Оба, особенно последний, старательно играли роль важных послов. При этом Птолемей был обходителен, любезен и приятен в общении, а Никанор совершенно невыносим в своей показной твёрдости, граничащей с грубостью. Никто из послов нечестивых стран никогда себя так не вёл.