Неведомый город
Шрифт:
При массовом производстве искусственное дерево обходится гораздо дешевле настоящего. Добывается оно очень просто. Сырым материалом служит солома. Колосья при помощи специальной машины механическим путем расщепляются вертикально. Затем к приготовленной таким образом соломе прибавляются известные химические вещества, и весь этот материал варится при высокой температуре и сильном давлении. При этом солома превращается в однородную массу и прессуется. Добытому таким путем материалу можно придать любую форму: брусков, широких досок или толстых балок какой угодно толщины и длины. Искусственная древесина тверже и обладает большей сопротивляемостью, нежели обыкновенное дерево. Ее можно распиливать, разрез чистый и гладкий.
При многократной прессовке получается материал довольно легкий, очень твердый, обладающий большей крепостью, чем все известные сорта дерева; как раз такой материал подходит для постройки воздушных аппаратов. По-этому-то и наш аэроплан, несмотря на кажущуюся громоздкость, очень легок. Все постройки его, как и эта комната, сделаны из искусственной древесины.
— А ваши пропеллеры? — спросил инженер.
— Сделаны из того же материала, — закончил м-р Блом.
— Следовательно, вы не боитесь потерять их? — вывел заключение Руберг.
— Случайности всегда возможны, — отвечал м-р Блом, — но это у моих аэропланов не поведет за собою несчастья.
— Как так? Разве вы можете держаться на воздухе без винтов?
— Нет, в данном случае не могу. Но вы заметили, что у меня всюду двойные пропеллеры.
— Я видел, — сказал доктор, — и хотел вас спросить, что это значит, да забыл за массой новых впечатлений.
— Это значит, что я применил к делу изобретение вашего другого талантливого соотечественника, инженера Луцкого.
— Боже мой, сколько талантов, — комически вздохнул доктор, — а мы, близорукие, и не видим ни одного.
— Оно, — продолжал ученый, — состоит в том, чтобы авиатор в случае потери пропеллера имел в запасе второй. Винты пропеллеров (стержни) входят один в другой, наподобие стержней часовой и минутной стрелки в часах. Если будет сломан один пропеллер, то остается еще один, который от того же механизма всегда можно привести в действие.
— Чрезвычайно важное открытие, — согласился инженер.
— «Левиафан», как вы заметили, обладает еще двумя парами пропеллеров. Если, скажем, он потеряет два первых винта, то у него остается еще четыре.
— О, о, — заметил доктор, — целых четыре! С ними можно лететь…
— Даже предположим, что он сломает два боковых пропеллера, но с парой оставшихся он может преспокойно лететь, куда ему вздумается.
— Мистер Блом, вы гениальнейший человек в мире! — вскричал инженер.
— Допустим самое худшее, что может случиться, — продолжал развивать свою мысль ученый, — допустим, что аэроплан потерял пять пропеллеров…
— Пять пропеллеров! — крикнул доктор, задыхаясь: — не может быть!
— Допустим, милый доктор, допустим. Тогда еще не все кончено. Потеря будет громадной, но она вовсе не будет значить, что аэроплан погиб. С помощью одного винта и кое-каких приспособлений он может благополучно спуститься на землю в избранном месте…
— Уф, — облегченно воскликнул доктор, словно освободившись от огромной тяжести, лежавшей на его груди.
— А если сломается движущая машина? — полюбопытствовал Березин, — Этого не может быть.
— Но предположим, что несчастие лишит ее возможности действовать.
— А большой ли силы ваши двигатели? — спросил молчавший студент.
— А вы бы как предполагали? — спросил в свою очередь ученый.
— Я полагаю, — сказал инженер, — что такой корабль, как этот, может двигать машина не менее 500 лошадиных сил.
— Это чудовищно, — заметил доктор; — на всех аэропланах двигатели не могут развивать более 150 сил.
— Не чудовищнее действительности, — ответил Блом. — «Левиафан» обладает тремя двигателями по 1000 лошадиных сил каждый…
— По тысяче? вы шутите! Да где же эти чудовищные механизмы, способные развивать такую энергию?
— Об этом, господа, мы поговорим после, — серьезно сказал м-р Блом, — а теперь выйдемте на палубу взглянуть на природу.
— Одно слово, м-р Блом, — скажите, сколько пропеллеров действует сейчас?
— Только один, передний.
— А сколько проходим в час?
— Сто километров, мы идем малой скоростью.
— Сколько же может проходить «Левиафан» большой скоростью?
— Если пустить в ход все двигатели, от 200 до 300 километров в час.
— Но это невозможная, колоссальная скорость для человека.
— Вспомните авиатора Ведрина: этот отважный летчик на маленьком аэроплане достигал быстроты 170 километров в час.
Все были уже па палубе. Под ногами, в туманной дали, неясно выступали контуры горных хребтов, идущих на восток. Впереди, уже близко, виднелась блещущая вечными снегами цепь горных вершин. Прозрачная глубина воздуха наверху давала горным вершинам чуть-чуть розоватую окраску, которая ниже переходила в буро-лиловую, а еще ниже темнела крупными полосами скалистых построений. По крутизнам гор, к их подошвам, пенясь о камни, с шумом неслись бешеные потоки.
Скоро аэроплан вступил в горные проходы, искусно лавируя между отдельными горными цепями. Тенистые облака спускались под аппаратом все ниже и ниже, как будто хотели прикрыть его своей пеленой.
— Мы в Гималаях, — объявил ученый. — Советую, господа, крепче держаться, сейчас начнем подъем за облака.
Он в рупор передал приказание в капитанскую рубку. В тот же момент с шумом заработали боковые пропеллеры, палуба корабля сильно наклонилась в сторону хвоста и «Левиафан», как стрела из лука, понесся ввысь, словно скользя вперед по крутой горе. На мгновение панорама горных цепей и хребтов скрылась под густой простыней тумана. Кругом потемнело.