Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1
Шрифт:
И только Оливье Баттендье не думал ни о чем, лишь говорил себе, что когда тут снова Фанфан и сестра жены, он сможет каждый вечер ходить в бордель. И его это так обрадовало, что он хлопнул в ладони и воскликнул:
– Как здорово, что причудами судьбы здесь встретились четыре человека, которым жизнь позволила сдружиться и стать одной большой семьей!
Ведь Оливье четыре года назад, во время предыдущего приезда Деборы, сумел заняться с ней любовью, пока полковник Ташингем отлучился. (Только Дебора, по правде говоря, уже и думать об этом забыла!). И что Оливье без всякой задней мысли лишь высказался по доброте душевной. И мы бы ошиблись, увидев в этом намек на связь между его женой и Фанфаном, поскольку Оливье продолжал делать вид, что ничего не знает. Так что оставим эти рассуждения и пойдем взглянуть на их малыша! Поскольку в конце концов семью скрепляет возможность восторженно ахать над колыбелькой!
Малыш крепко спал, и когда ахи и охи его разбудили, открыл глаза, но никто не сказал, что у него глаза Фанфана - заметил это лишь Тюльпан. Судя по времени, когда он здесь гостил, и возрасту ребенка, все сходилось.
"- Ах, - вздохнул Фанфан-Тюльпан, - так я отец Жозефа-Луи (так звали этого ангелочка), и буду отцом Мэтью (так должны были назвать второго ангелочка), если Дебора родит мне сына!".
И с той поры Фанфан привык прикрывать глаза - ссылаясь на то, что они болят, - чтобы никто не мог уловить опасное сходство.
– Правда, красавец?
– гордо восклицал Оливье Баттендье.
– А какие у него глаза!
– Это глаза нашей мамочки!
– торопливо заявила Аврора, превозмогая смех, чтобы не вызвать скандал.
– Совершенно как у неё были! Помнишь, Дебора, какие у нашей мамочки были чудесные глаза!
– Нет!
– покачала Дебора головой.
– Когда вы переехали в Париж, я ещё не имела привычки заглядывать людям в глаза, но раз ты утверждаешь, это правда!
– Да, это точно мамины глаза!
– снова вздохнула Аврора, отважно подмигнув Тюльпану.
– Безусловно!
– подтвердил Оливье Баттендье.
– Ах, Дебора, у вашей мамы были изумительные глаза.
"- Значит, скоро вместе с сыном Анжелы у меня будет уже три сына! сказал в душе Тюльпан, который был в восторге от такой шутки судьбы, и который вместе с тем начинал ощущать свою ответственность.
– Но вот из вырастить - это будет проблема!" - подумал этот утомленный молодой человек, приплывший сюда с намерением зажить спокойной жизнью. Но, к счастью, до забот этих было пока далеко. Сейчас же нужно было умудриться никому не дать причин для подозрений, - ни Оливье, ни Деборе, - и любой ценой избежать предприимчивости разохотившейся Авроры, которая уже за ужином сжала обеими своими ногами его колено!
– Почему она зовет тебя "мой жучок"?
– спросила Дебора, когда они добрались до постели.
– Да о чем ты говоришь?
– На пристани она тебя жучком назвала!
– Она меня знает с детских лет!
– Поклянись мне, что у тебя с ней ничего не было!
– Но я...с твоей сестрой!..
– Тогда она ещё не была моей сестрой!
– Как это - не была сестрой?
– Я хочу сказать, ты тогда ещё не знал об этом, не валяй дурака!
– Но я же друг Оливье!
– огорченно заметил он.
– Вы, женщины, что, не знаете, что у друзей такого не бывает?
– Это правда, похоже, Оливье в тебе души не чает!
– признала Дебора, уже почти убежденная словами Тюльпана.
– Я его тоже обожаю! А теперь спим, да?
– Нет! Докажи мне, что ты меня любишь!
И начиная с этой ночи Дебора начала проявлять свою радость от любовных наслаждений не обычным воркованием, а громкими выкриками и бесстыдными словами, рассчитывая так принудить сестру, которая спала в соседней комнате, признать её право собственности на Фанфана и доказать той окончательно, как безумно Фанфан её любит и заодно подогреть у той муки ревности, если все-таки два года назад у Авроры с Фанфаном что-то было!
Аврора это выдержала целых четыре недели. Ночные серенады в соседней комнате бесили её тем больше, что вообще не мешали спать Оливье, не пробуждая в том желания посостязаться с Фанфаном. К тому же Аврора была до предела возмущена и тем, что Фанфан подобным образом изменяет ей не с кем-нибудь, а с её старшей сестрой!
Эти сложные чувства Аврора проявляла тем, что хлестала по щекам прислугу, или изображала мигрень, чтоб все её жалели и утешали. Только в один прекрасный день она не выдержала и сказала Тюльпану, когда они пошли собрать землянику к обеду:
– Тебе не стыдно, в двух шагах от колыбели сына ведешь себя как свинья!
– Но он же спит, как сурок!
– удивился Фанфан этой атаке.
– И вообще это не мой сын!
– Ах ты мерзавец! Ты прекрасно знаешь, что твой! Не видишь, чьи у него глаза?
– Твоей матери.
– У нашей матери глаза были черные!
– Ладно, я скажу Деборе, чтоб была потише, а то будит Оливье!
– Она все делает назло, и я её за это ненавижу!
Но было бы ошибкой в это верить. Также как не было правдой, что Аврору ненавидела Дебора. Сестры прекрасно понимали друг друга. Болтали вместе бесконечно, и разговоры становились тем дольше, чем больше становилась заметна беременность Деборы, чем больше та удерживала Дебору дома и чем меньше та ходила с Тюльпаном на прогулки.
Аврора довольно наблюдала, как с каждым днем растет живот сестры. В конце июля он стал уже похож на бочку, чем Аврора и воспользовалась, в одной из долгих бесед посоветовав избегать в дальнейшем отношений с Фанфаном.
– Ты думаешь?
– воскликнула Дебора.
– А что, ты хочешь потерять ребенка?
– Нет, полагаю, ты права!
– допустила Дебора, причем даже с каким-то облегчением.
– Этот наездник может натворить дел!
И заявила, что все сделает как надо.
Мы с вами знаем, чего стоят такие решения. Жаркие августовские ночи заставили - неважно, виноват был наездник или она сама, - частенько забывать об осторожности, но после нового вмешательства Авроры Дебора все-таки решилась переехать в отдельную комнату. Получила она прекрасное помещение в доме, которое именовалось "королевскими апартаментами", и помещалось которое в дальнем крыле.
Да и сама Дебора, у которой вечно что-то болело и которая уже вступила в нервное состояние последней стадии беременности, действительно считала невозможным рисковать жизнью внука Людовика XV, королевского бастарда, чья слава, как она чувствовала, уже начинала проявляться в её чреве, судя по тому, как тот брыкался.
Что же касалось долгих разговоров между сестрами, мы ещё не сказали, чего они касались. Все потому, что они так старались избежать чужих ушей (даже наших) и все пытались удержать в страшной тайне.