Невеста Данкена
Шрифт:
Это походило на самоистязание, но он вошел во вторую спальню, где она хранила свою «нью-йоркскую» одежду. Он как будто должен был проверить каждый признак ее отсутствия, чтобы убедиться в ее уходе, словно раненное и озадаченное животное, принюхивающееся в поисках своей пары, прежде чем сесть и завыть от гнева и крушения своего мира.
Но, открыв дверь шкафа, он уставился на ряд шелковых блуз, развешенных на подбитых атласом вешалках и защищенных полиэтиленовыми пакетами, шикарные костюмы и пижамы, туфли с высокими каблуками в дюжине цветов и стилей. От одежды доносился слабый аромат ее духов, и его прошиб пот.
Он
Но если она собиралась вернуться в Нью-Йорк, как почти наверняка и планировала, то почему взяла одежду для ношения на ранчо и оставила городскую?
Кто мог знать причину поступков Маделин, устало подумал он. Почему она расплатилась по закладной из своего наследства, когда знала, что существовала одна вещь, с которой он, учитывая его прошлое, не способен смириться?
Никогда в жизни он не был более сердитым, даже когда сидел в зале суда и слушал, как судья передает Эйприл половину его ранчо. От Эйприл, в изобилии продемонстрировавшей ему, насколько она может быть мстительной и черствой, он не ожидал ничего хорошего. Но когда Мэдди огорошила его подобным образом, она действительно ударила его болезненно и подло, и он все еще не оправился от удара. Каждый раз, когда он пытался обдумать это, боль и гнев становились настолько сильными, что вытесняли все остальное.
Что ж, она ушла, и теперь у него предостаточно времени, чтобы все обдумать. Но ей будет чертовски непросто забрать оставшиеся вещи в его отсутствие, потому что он собирался при первой же возможности сменить в доме замки.
Однако сейчас он собирался сделать нечто, чего не делал даже тогда, когда Эйприл провернула такую большую работу по разрушению его жизни. Он собирался достать бутылку виски, очень много лет пролежавшую в буфете, и мертвецки напиться. Возможно, тогда он сумеет заснуть без Мэдди, лежащей рядом.
На следующий день он чувствовал себя словно в аду, в голове стреляло, желудок выворачивало, но он заставил себя подняться и позаботиться о животных; не их вина, что он оказался таким идиотом. К тому времени, когда головная боль начала стихать и он снова почувствовал себя, пусть наполовину, но человеком, ехать в магазин для покупки новых замков было слишком поздно.
На следующий день коровы начали телиться. Каждый раз происходило одно и то же: когда у первой начинались схватки, и она уходила в поисках тихого места для рождения детеныша, остальные одна за другой следовали ее примеру. И они могли выбрать совершенно непригодные, ужасные места. Разыскать коров в их тайных местечках, удостовериться, что новорожденные телята в порядке, помочь коровам, испытывавшим трудности, и позаботиться о телятах, рожденных мертвыми или больными, было почти невозможной задачей для одного человека. По крайней мере, как минимум у одной коровы не срабатывал материнский инстинкт, и она отказывалась иметь какое-либо отношение к своему теленку, а это означало, что Риз должен был либо заставить принять новорожденного другую корову, либо забрать его в сарай и кормить с рук.
Только три дня спустя у него нашлась свободная минутка, а получив ее, он в истощенном оцепенении опустился на диван и проспал шестнадцать часов.
Прошла почти неделя после ухода Маделин, прежде чем он, наконец, нашел время съездить в Крук. Боль и гнев превратились в чувство пустоты и оцепенения.
Первое, что он увидел, подойдя к кафе Флорис, был оставленный снаружи белый автомобиль Форд-универсал.
Его сердце дико забилось, внизу живота ухнуло. Она вернулась, вероятно, хотела забрать оставшиеся вещи. Он припарковался у следующей двери, перед магазином, и уставился на автомобиль, барабаня по рулю пальцами. В онемевшей пустоте взорвался знакомый гнев, и кое-что немедленно стало ослепительно ясным.
Он не собирался отпускать ее.Он удержит свое ранчо нетронутым, а она останется его женой, даже если ему придется бороться с ней в каждом суде страны. Он был рад больше не видеть Эйприл, но он никоим образом не позволит Мэдди уйти просто так. Она носит его ребенка, ребенка, который будет расти в его доме, даже если ему каждый день, уходя на работу, придется привязывать Мэдди к кровати.
Он вышел из грузовика и прошагал к кафе, каблуки ботинок глухо стучали по дощатому тротуару, лицо окаменело.
Он толкнул дверь и вошел внутрь, останавливаясь посередине комнаты и разглядывая кабинки и столы. Длинноногой блондинки с ленивой улыбкой нигде не было видно, только два тощих кривоногих ковбоя сидели на табуретах у стойки.
Потом открылась кухонная дверь, и из нее вышла его длинноногая блондинка, одетая в передник и несшая две тарелки, заваленные огромными гамбургерами и насыпью горячего картофеля-фри. Маделин хлестнула в него взглядом, но выражение ее лица ничуть не изменилось, и она не сбилась с ритма, когда ставила тарелки перед ковбоями.
– Вот. Дайте мне знать, если захотите кусочек пирога. Сегодня утром Флорис испекла яблочный пирог, он настолько хорош, что пальчики оближешь.
Потом она посмотрела на него пустыми, холодными глазами и спросила:
– Что бы ты хотел?
Ковбои оглянулись, и один закашлялся, увидев, с кем разговаривает Маделин; Риз неплохо знал каждого в радиусе ста миль, и они знали его, если не лично, то визуально. Все также знали Маделин; женщина с ее внешностью и стилем не проходила незамеченной, поэтому было чертовски ясно, что эти два ковбоя поняли – позади них стоит ее муж, похожий на грозу, собирающуюся повсюду плеваться молниями и градом.
Спокойным, смертоносным голосом Риз произнес:
– Принеси мне чашку кофе, – и отошел подальше в одну из кабинок.
Она принесла его незамедлительно, поставив перед ним кофе и стакан воды. Затем одарила его не коснувшейся глаз безличной улыбкой и спросила:
– Что-нибудь еще? – произнося это, она уже отворачивалась, собираясь уйти.
Он, вскинув руку, поймал ее за запястье и заставил остановиться. Он почувствовал хрупкость ее костей под своими пальцами и внезапно потрясенно понял, насколько физически превосходит ее, и все же она никогда не отступала перед ним. Даже в кровати, когда он держал в своих руках ее стройные бедра и сильно двигался в ней, Маделин обхватывала его этими ногами и брала все, что он мог ей дать. Мэдди не относилась к разряду беглецов, если только отъезд не был чем-то, запланированным ею с самого начала. Но если это так, почему она здесь? Почему не вернулась в Нью-Йорк за пределы его досягаемости?