Невеста для двоих. Замуж за порочность
Шрифт:
– Почему ты ждал, Джон? – вопрос вырвался сам, я подняла голову, посмотрев на брата и желая хоть немного отвлечься от волнующих переживаний, вызванных бусинами.
На мгновение испугалась, что снова получу строгую отповедь, но – видимо, Джон пребывал в благодушном настроении после такого утра. Он лениво улыбнулся, окинул меня взглядом, задержавшись на почти обнажённой груди, и взял дольку яблока с блюда.
– А это просто, Мари, - заговорил он, с хрустом откусив. – Вот смотри, яблоко. Оно висит на ветке, с красным бочком, тонкой кожицей, такое привлекательное. Но если его сорвать раньше времени, польстившись на внешнюю красоту, оно будет кислым, - Джонас прожевал дольку. – А если дождаться, пока оно нальётся соком, созреет, - его усмешка стала шире, и в глазах вспыхнули золотистые искры. – То и вкус у него
Я отвела взгляд, молча отправив в рот кусок омлета. Что ж, более чем понятное объяснение. Он ждал, пока я созрею. Больше вопросов я не задавала. Погрузилась в свои мысли и переживания от бусин, и очнулась, лишь когда передо мной поставили бокал, до краёв наполненный тёмно-бордовой жидкостью.
– Выпей, Мари, это придаст тебе бодрости, - от голоса Джеффа я вскинула голову, отметив, что до крошки съела и омлет, и оладушки, и хрустящие тосты с сыром и ветчиной.
Опять вино, тоскливо подумалось мне. И наверняка с приправами. Мои пальцы покорно потянулись к ножке, и я всё же спросила прежде, чем пригубить:
– Что это?
– Эликсир здоровья, - хмыкнул Джонас, поставив локти на стол и подперев подбородок ладонью. – Пей, не бойся, это не дурман, - угадав мои опасения, усмехнулся он. – Тебе это уже не надо, малышка, - мурлыкнул он понимающе.
Да, пожалуй, вынуждена была с грустью признать я. Не нужно… Я и так попала в рабство собственных эмоций и желаний, так легко разбуженных в моём теле женихом и братом. Сжав бокал, я сделала глубокий вдох и глотнула, с удивлением обнаружив, что – да, не вино, а скорее, сладкий ликёр. С отчётливым мятным вкусом. Я жадно допила без остатка всё, что было в бокале, чувствуя, как по телу разливается бодрящая волна, в самом деле вливая силы и прогоняя остатки апатии. Ощущения обострились, стали ярче, я неосторожно шевельнулась и едва не охнула громко – бусины задели потаённое местечко особо сильно. На несколько мгновений я оказалась ослеплённой собственными эмоциями, где-то на краю сознания мелькнула мысль, что – нет, не дурман, но что-то похожее. Я понимала, где нахожусь, что происходит вокруг, разум оставался ясным: насколько это возможно, когда от возбуждения сводит пальцы на ногах. Однако пожар в теле лишь усилился после того, как выпила чудесный мятный эликсир.
– Что ж, я пошёл, скоро вернусь, - непринуждённо отозвался Джеффри, отложив салфетку, и поднялся, потом приблизился ко мне и наклонился, положив руку на спинку стула. Приподнял пальцами за подбородок моё лицо и приник к губам в коротком, но жарком и многообещающем поцелуе. – Думаю, Джонас не даст тебе заскучать, любовь моя, - Джефф погладил мою щёку, выпрямился и вышел из гостиной.
Мы с братом остались одни, и мой взгляд метнулся к Джону, с задумчивой улыбкой и прищуренными глазами смотревшему на меня. В горле пересохло, и я незаметно сглотнула. Мамочки. Тёмную радужку начало затягивать золотистое мерцание… Я словно приросла к стулу, не зная, чего хочу больше: выбежать из этой комнаты, попытаться спрятаться, или… Позволить прикоснуться и сделать всё, что я прочитала в его порочном, пристальном взгляде.
– Знаешь, каждый раз, как я заходил в кабинет поработать, - заговорил вдруг Джонас, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности, напряжённая, как струна, и дрожащая от неясного ожидания. – Я думал о тебе, малышка. Там такой широкий, удобный стол… Ты бы так здорово смотрелась на нём, лёжа на спине, с раздвинутыми ножками… - его голос становился глуше, ниже, а золото в глазах разгоралось сильнее.
А самое печальное, что моё тело поддавалось магии слов Джонаса, разогретое бусинами между ног и тем мятным ликёром, обострившим мою чувствительность в разы.
– Пойдём? – брат встал и протянул ладонь, а я…
Не знаю, что случилось со мной в следующий момент. Может, то, что Джонаса я всё же воспринимала, как родственника. Может, это был последний отчаянный всплеск возмущения, попытка как-то воспротивиться окончательному падению. Но паника вдруг взметнулась огромной волной, накрыла с головой и притушила пламя, горевшее в теле. Я поперхнулась вдохом, с губ сорвалось запретное:
– Нет!..
Я вскочила и бросилась к выходу из гостиной, не помня себя от страха и отчаяния, щедро приправленными острыми вспышками наслаждения от бусин. Ослеплённая противоречивыми эмоциями, задыхаясь от
Далеко убежать не успела, да и кто мне даст вырваться из этой клетки. Сильные руки сомкнулись вокруг талии, легко оторвав от пола, я слабо затрепыхалась, всхлипывая и задыхаясь от слёз.
– Пожалуйста… Н-не надо, Джон!.. – выговорила непослушными губами, уже не думая, что и за это меня тоже накажут. – От-тпусти-и!
– Малышка, ну что ты, тихо, - увещевательно зашептал брат на ухо, и в следующий момент я оказалась прижата к стене его телом, распластана, щекой ощущая шёлк обоев. Моя попка почувствовала недвусмысленное доказательство возбуждения Джонаса, его пальцы переплелись с моими. От горячего дыхания разбегались мурашки, собираясь внизу живота жарким озерцом. – Ш-ш-ш, непослушная моя, ты же знаешь, что тебе будет хорошо… Пойдём, Мари, не капризничай, - настойчиво повторил Джонас, отстранился и потянул за собой, обняв за талию.
Оказывается, мы стояли как раз около двери в его кабинет, находившийся здесь же, на втором этаже. Недалеко от спальни Джона. Эта вспышка словно разом забрала из меня все силы, я обмякла в руках брата, откинув голову ему на плечо и прикрыв глаза. Вернулась покорность пополам с отчаянием, и… Бусины. Проклятые бусины тёрлись об мою плоть, заставляя забывать о сопротивлении, отвлекая от отчаяния. Возбуждение высушило слёзы, вернулась дрожь, и тяжело дышала я уже не от короткого бега. Позволила Джону завести меня в просторный кабинет, в котором царил приятный полумрак. Послушно подошла за ним к тому самому столу, за которым обычно работал Джонас. Брат отпустил мою руку, и я остановилась, проследив взглядом, как он обошёл стол и устроился в кресле с высокой спинкой. Посмотрел на меня, медленно усмехнулся и мягко произнёс:
– Подойди, Мари.
Ох. Я приблизилась, как зачарованная наблюдая за наливавшимися золотом глазами. Вопрос вырвался сам.
– Кто ты?.. – собственный голос показался слабым и тихим, и я замолчала в замешательства.
Усмешка Джона сделалась странно мягкой, почти нежной.
– Твой опекун, Мари, и тот, кто о тебе заботится, - так же нежно ответил он и добавил. – Встань здесь.
Он указал перед собой и расставил ноги. Я послушно встала между ними, спиной к столу, покорно ожидая дальнейшей участи. Что-то во мне сдалось, и я позволила тёмному огню медленно разгореться внутри в предвкушении удовольствия. Джонас начал неторопливо, явно растягивая мгновения, расстёгивать пуговицы пеньюара, но не до конца. Ровно для того, чтобы… освободить низ живота, откинув края ткани. Горячие ладони Джона легли на мои бёдра, и он замер, разглядывая открывшееся зрелище. Я же тихонько опёрлась о стол ладонями, прислонившись к нему – коленки вдруг ослабели, а бусины с новой силой дали знать о себе, заставив тихо вздохнуть. Джон наклонился, согрел дыханием чувствительную кожу чуть ниже корсета, а потом переместил руки на талию и легко усадил меня на край стола. И я знала, что он попросит дальше.
– Раздвинь ножки.
Мой следующий вздох был глубже, от него грудь приподнялась сильнее, привлекая внимание к острым, напряжённым вершинкам, спрятанным в кружеве. Я развела колени, бесстыдно широко, открывая себя, и чуть откинулась назад, поставив ладони на шершавое сукно. Внутри всё дрожало в ожидании, и ни единой мысли о том, насколько низко я пала и… какой развратной выгляжу со стороны. Нас ведь в самом деле никто не видел, и никто об этом не узнает. Кроме Джеффри, но это совсем другой разговор. Джонас не торопился вставать с кресла, разглядывая меня с явным удовольствием, однако и прикасаться тоже не спешил, заставляя дрожать сильнее с каждым мгновением. Я едва удерживалась на месте, сражаясь с безумным, непреодолимым желанием задвигать бёдрами, вынуждая бусины между мягкими складками скользить на нити и доставлять мне ещё больше наслаждения. Ладони Джонаса провели по моим бёдрам и остановились над чулками, он придвинулся ближе и заглянул в мои широко распахнутые глаза.