Невеста для генерального
Шрифт:
Кира
Я спешу к домику Вайсманов и прокручиваю в голове разговор с подругой. И предстоящую беседу с Рокотовым.
«Кира, ты надумываешь».
«Кира, ты чересчур драматизируешь».
«Кира, что за дичь ты несешь?»
Интересно, какой из вариантов он выберет на этот раз? Может, придумает что-нибудь новенькое?
В любом случае, я хочу все ему рассказать. Интуиция настойчиво вопит, что утаивать не стоит.
Даже если Рокотов не придаст значения моим словам, отмахнется как обычно,
Когда захожу внутрь, Август Адольфович и Наталья приветствуют меня с улыбками и приглашают к столу. Затем я натыкаюсь на мрачный взгляд жениха. Недоволен моим опозданием? Но я ведь и правда недолго, всего десять минуточек.
И вообще, сам он без малейшего зазрения совести отвлекается на телефон, когда мы общаемся. И это происходит чуть чаще, чем постоянно. А мне что, нельзя? Или он считает, что важные разговоры могут быть только у него? Ишь ты, господин Важная Шишка.
В остальном завтрак проходит тихо-мирно, и уже когда мы все вместе выходим на улицу, я улучаю момент, дергаю Рокотова за рукав куртки.
— Стой.
Тот тормозит и косится на меня:
— Что такое?
— Нам надо поговорить. Наедине, — шепчу я. — Это важно.
Рокотов приподнимает бровь, но в итоге кивает.
— Хорошо.
И мы выдвигаемся на склон.
Вайсманы снова отправляются на склон для продвинутых лыжников, а Рокотов, как и вчера, сопровождает меня. Даже не предлагает снова нанять инструктора.
Вскоре мы остаемся одни, и перед первым спуском Рокотов останавливает меня движением руки.
— О чем ты хотела поговорить?
Мы отходим в сторонку, чтобы не мешать другим лыжникам, и я в красках передаю ему разговор с Таней.
Надо отдать Рокотову должное — он слушает внимательно, не перебивает, однако в итоге выдает:
— Кира, я уверен, Лиза не предпримет ничего серьезного. В конце концов, что она может, кроме как бахвалиться? Насчет ее осведомленности — думаю, информация о нашей поездке могла все-таки просочиться в прессу.
— Максим, но… — пытаюсь возразить я.
Что из того, что я рассказала, он не расслышал? Неужели и правда не понимает, что все может быть серьезно?
— Никаких «но». Не забивай голову этой чушью, оно того не стоит, — жестко пресекает меня Рокотов. — Она ничего не сделает ни тебе, ни мне. Все, идем.
Он разворачивается, а я гляжу ему вслед и пыхчу от злости.
Ну так и знала, что не примет мои опасения всерьез. И зачем только говорила? Вот ведь свин!
Однако совсем скоро мне становится не до злости.
Когда я падаю в четвертый раз, единственное мое желание — лежать и не вставать.
«Прибейте меня кто-нибудь», — мучительно стону про себя. Мышцы ноют так, что каждый подъем после падения для меня — как все двенадцать подвигов Геракла разом. М-да, все-таки снова отправиться на склон было не лучшей идеей. Я себя переоценила.
— Кира? — вижу
Он протягивает руку, помогает мне встать и озадаченно на меня смотрит.
— Что у тебя с лицом?
У меня? С лицом? Ему теперь и мое лицо не нравится? Конечно, весь из себя такой спортивный, куда ему понять, каково мне! И уж тем более предположить, что у меня вообще что-то может болеть. Бесчувственный чурбан!
— Чем тебе мое лицо не нравится, а? — упираю я руки в боки, рявкаю: — Видели глазки, что выбирали!
Рокотов каменеет, цедит сквозь зубы:
— Ты переохладилась, что ли?
— Нет, Максим, я перекаталась! Прикинь, да? — Голос помимо моей воли становится жалобным: — У меня все болит! Даже мышцы, о существовании которых я до сегодняшнего дня и не подозревала. Вот! Доволен?
Жду, что Рокотов заявит: «Хорош стенать, что там у тебя может болеть». Однако вместо этого он выдает совсем другое, качая головой:
— И почему ты молчала? К чему этот героизм? Не могла сразу об этом сказать? Пойдем в кафе, подождем Вайсманов там. После обеда останешься дома. У меня с собой всегда есть мазь как раз для таких случаев. Сильно болит?
Мне чудится или его голос сквозит сочувствием? Я пялюсь на Рокотова как на последнего выжившего единорога. Я что, сплю? Если нет, то по ходу переохладился как раз он, а не я.
— Терпимо, — уже тише отзываюсь я.
— Я вижу, как терпимо, — снова качает головой он.
Мы в последний раз катимся со склона и идем к подъемникам.
Через десять минут я уже грею замерзшие пальцы о кружку травяного чая в кафе. И почему на природе вся еда и напитки кажутся такими вкусными и насыщенными? Совсем не такими, как дома. Магия какая-то, честное слово.
Себе Рокотов берет кофе. Только я открываю рот, чтобы снова поднять тему с Лизой, как вдруг из-за соседнего столика раздается женский счастливый визг:
— Да, да, конечно да!
Я выглядываю из-за спины Рокотова и вижу, как перед симпатичной шатенкой на колене стоит молодой мужчина с протянутой рукой. В ней красный бархатный футляр-сердечко. Наверняка кольцо.
Мои губы сами собой расплываются в улыбке. Лицо девушки аж светится.
Счастливая пара обменивается романтичным поцелуем под громкие аплодисменты присутствующих.
Я тоже хлопаю. Лишь Рокотов выглядит абсолютно безучастным, будто видит такие предложения руки и сердца едва ли не каждый день. Вот сухарь!
— Хм, — вдруг многозначительно выдает он. — Кстати, насчет предложения. Кира, когда мы вернемся, напомни мне отдать тебе кольцо моей матери. Оно передается из поколения в поколение.
Я округляю глаза.
— На время, конечно, — добавляет жених. — Пока ты моя невеста, будешь его носить.
Моя улыбка гаснет сама собой. Я и так помню, что на время, незачем постоянно об этом напоминать.