Невеста из империи Зла
Шрифт:
Проводница закрыла дверь. Алекс постучал в стекло своего купе. Три, два, один…
Поезд дернулся и покатил по рельсам.
Впереди Марику ждали месяцы одиночества. А может быть, даже годы.
Подойдя, Лена дотронулась до ее руки.
— Я тут недавно вычитала в одном журнале, — очень тихо произнесла она, — что если крысу кинуть в ведро с водой, то она будет барахтаться около двадцати минут, а потом утонет. Но если ее спасти, а затем повторно бросить в воду, то она станет бороться за свою жизнь до последнего. Она надеется и потому отказывается
Марика беззвучно кивнула.
Да, они с Алексом и вправду были как крыски, брошенные в воду. Пока еще они трепыхались, пока еще бодро махали лапками… Но в глубине души каждому было страшно, что никакого спасения не предвидится.
Марика отказалась идти на заседание, посвященное ее исключению из комсомола.
— Почему ты не хочешь отстаивать себя?! — изумился Миша. — Помнишь, как в прошлый раз? Ты же всем нос утерла! Даже Вистунов и тот ничего не сказал!
— Все уже предрешено, — покачала головой Марика. — Разве от того, что я буду защищаться, что-нибудь изменится?
— Ну ты должна убедить их…
— Миш, пошли они на хер! Я и тебе ходить не советую: здоровее будешь. Скажи, что заболел.
В ночь перед собранием Степанов все никак не мог уснуть. Крутился, вертелся, думал… Все-таки сколько мужества надо иметь, чтобы добровольно пойти против общества!
Миша с ужасом вспоминал те времена, когда буквально все знакомые, кроме Лены, объявили ему бойкот. Многие по-прежнему его сторонились, но время шло, и прошлые грехи волей-неволей забывались. Кроме того, постепенно Миша научился жить без оглядки на однокурсников. В конечном счете что от них зависело? Да ничего!
Но главное заключалось даже не в этом: за спиной у Степанова стояло государство и потому не имело большого значения, что про него думают отдельно взятые Маши-Саши. А за спиной Марики не было никого и за нее некому было вступиться.
Среди ночи Лена встала кормить Костика. Включила лампу, взяла его из кроватки. Как же Миша их любил! После того как в доме появился маленький пищащий мальчишка, все изменилось. Миша смотрел на него и думал: «Ну и пусть, что не мой. Зато воспитаю его по-своему. Будет точь-в-точь как я: и повадками, и по уму». И от этого на сердце было приятно и щекотно.
Сказать «люблю» проще простого. А вот как не отказаться, пожертвовать всем ради тех, кого любишь? Вот велели бы ему сейчас: бросай свою любимую жену и выбирай кого-нибудь другого, кто нас устраивает. Послушаешься — будешь жить, как все нормальные люди. А не послушаешься, пеняй на себя: прихлопнем — мокрого места не останется.
И как быть?
Миша все-таки пошел на это заседание.
Заранее обозначенные лица обвинили Седых в том, что она «продалась за кусок колбасы», после чего все члены комитета проголосовали за ее исключение. Все, кроме Миши.
— Ты что, сдурел?! — набросился на него Вистунов, когда они вышли на улицу. — Почему ты голосовал «против»?!
Миша едва
— А почему ты голосовал «за»?
— Ну нам же директива пришла! Ты же сам знаешь!
— Честный человек никогда не согласится быть мерзавцем! Какая бы директива ни пришла! Нельзя соглашаться быть палачом!
— А-а, не хочешь руки запачкать? — догадался Вистунов. — Так ведь эту работу все равно кто-то должен делать.
— Как раз никто ее не должен делать! Ни при каких обстоятельствах! Ты не знал лично эту Седых, ты никогда не разговаривал с ней по душам и не вникал, почему она подала заявление на выезд. Будешь вникать — так, может, еще совесть проснется. А это так неприятно! Лучше уж просто проголосовать «за» и со спокойной душой пойти домой смотреть телевизор.
— А ты что развыступался-то после собрания? — ухмыльнулся Вистунов. — Сам же промолчал, ни слова в защиту не сказал… После драки-то все могут кулаками махать. А ты поди выступи перед всеми!
— Но я же проголосовал против!
— Правильно. Очистил совесть: мол, все козлы, а я один в белых перчатках. А ведь ты такой же, как и мы: хочешь учиться на пятерки, хочешь получать приличную работу, пойти на повышение… И потому помалкиваешь в тряпочку. У нас вся система как раз и рассчитана на этот заговор молчания: раз мы молчим, значит, нас все устраивает.
— Иди ты! — рявкнул Миша и, не подав руки, пошел прочь.
Вистунов был прав. Мы все думаем, что наши беды происходят от кого угодно, но только не от нас самих, что это какой-то таинственный монстр во всем виноват. Да ни черта! Нет никакого монстра! Нет никакого злодея, сидящего наверху и желающего съесть нас. Все делается нами самими: нашим страхом за собственные задницы и нашим молчанием.
Системе наплевать, кто ты: бедный студент или генеральный секретарь. Она прожорливая, ей без жертвоприношений нельзя — иначе ее бояться не будут. А если не будут бояться, то откроют рот. И тогда молчание нарушится.
Что делает женщина, оставшись утром в одиночестве?
Она плачет, потом пьет чай, потом обреченно идет выгоняться из института.
Все было подстроено очень «красиво»: Марику должны были исключить за неуспеваемость. Ради этого ее завалили сначала на экзамене, потом на комиссии. Теперь ей предстояло пересдавать историю зарубежной литературы самому замдекана Петрову.
Петров, грозный дедушка старой закалки, держал весь факультет в страхе божьем. Он гордился своей мрачной славой, как фронтовыми медалями, и ежегодно ее приумножал, выгоняя из института все новых и новых студентов.
Петров назначил Марике встречу в своем кабинете.
— Сумку на стол, карманы вывернуть, — приказал он.
Зная, что с нее будут спрашивать вдесятеро строже, Марика заранее составила кучу шпаргалок. Но весь этот клад знаний оказался бесполезным: Петров изъял у нее все, включая маленькую шпаргалку-гармошку, которую она прятала в сапоге.