Невеста каторжника, или Тайны Бастилии
Шрифт:
Зайдя за дом, он оглянулся — так обычно делает преступник, боящийся оставить следы своего преступления. Мешки соскользнули с плеча и с мягким стуком упали на землю. Пьетро задрожал и стал истово креститься, бормоча:
— Святой Франциск — помилуй, святая Тереза — обереги!
Высокая светлая фигура плавно скользила перед домом. Казалось, ее ноги не касаются земли.
Вот она наклонилась над телом Виктора Делаборда, и ее руки коснулись его головы легким касанием, словно бы желая пробудить его…
Зубы Пьетро выбивали барабанную дробь. Это было то самое привидение, которое они с Луиджи видели минувшей ночью.
Оно, впрочем, являлось многим — и в Бастилии, и в Тулоне.
Пьетро словно врос в землю. Ноги не повиновались ему. Он продолжал машинально бормотать молитвы — все, какие знал. Их было не так уж много.
На мгновение ему показалось, что это не привидение, а женщина из плоти и крови. Вот она подошла к Марселю и заботливо наклонилась над ним. Казалось, она пытается оживить его. Неожиданно ее попытка увенчалась успехом — мертвец шевельнулся…
Тут Пьетро не выдержал. Обретя второе дыхание, он схватил мешки и, не обращая внимания на соскользнувший с плеча мушкет, бросился бежать.
Трясущимися руками он отвязал лошадей, взвалил на одну из них мешки с золотом, забрался в седло другой и пустил их вскачь.
Знал бы он, что над золотом грека тяготеет проклятие, что оно ведет за собой цепь преступлений и смертей, тогда, быть может, отказался бы от мысли завладеть им.
Отказался бы? Нет, власть золота сильнее страха смерти!
XVIII. НОВЫЙ ГЕРЦОГ БРОСАЕТ ВЫЗОВ
Странное дело! Шкатулка, врученная Шуазелем королю, словно бы произвела переворот в душе монарха. Ее содержимое всколыхнуло в нем рой дорогих воспоминаний. Людовик задумчиво перебирал ее содержимое. Цветы для венка нарвал он, и его возлюбленная наградила его таким поцелуем, так благодарно блестели ее глаза. Она вся словно бы светилась, и, глядя на нее, он испытывал неведомую прежде радость. Радость близкую к восторгу.
«О, Серафи, — думал он покаянно. — Я любил тебя до самозабвения. И я же поставил тебя на край гибели. Меня затянул омут наслаждений, голова пошла кругом… Голова шла кругом, да… В моем алькове сменялись женщины, считавшие за счастье и честь отдаться королю… Что делать, я был тогда молодым и легкомысленным, я тратил себя по–королевски. До тех пор, пока не почувствовал опустошения… И тогда я вспомнил о моем сыне. О том, которого ты зачала от меня. В честь нашей весны во дворце Сорбон он был назван Сорбоном… Но когда я вспомнил о нем, было уже поздно. Поздно потому, что ты, не пересилив горя и страданий, которые настигли тебя по моей вине, покинула этот свет. Поздно потому, что Марселя постарались отторгнуть от меня, боясь, что он будет вечно напоминать о тебе, о моей вине перед тобой. Напоминать о нашей любви, которая была твоей и моей весной… Этот пожелтевший листок со следами слез, твоих слез, эти написанные тобой слова «все прошло, все пропало» будут вечно звучать во мне. И я буду всегда испытывать тоску по тем нашим дням, по тебе, Серафи… И буду испытывать угрызения совести из-за того, что не сумел оберечь нашего сына, не сумел приблизить его к себе, устроить ему достойное будущее… Сейчас, после того как мне вручили шкатулку с реликвиями нашей любви, мною владеет лишь одна мысль — отыскать Марселя Сорбона и, если он жив, принять участие в его судьбе…»
Шорох у дверей заставил Людовика поднять голову. Это был паж.
— Прошу прощения, ваше величество, — склонился он, — но вы повелели явиться герцогу Шуазелю. Он в приемной и ждет аудиенции.
— Да, да, я приму его, — торопливо произнес король. — Пусть войдет.
Шуазель вошел и не слишком умело поклонился. Затем он совершенно по–военному
— Генерал Шуазель ждет повелений вашего величества.
— Не генерал Шуазель, а герцог Шуазель, — с улыбкой поправил его король. — Привыкайте, мой дорогой, и чувствуйте себя уверенно в этом звании.
— Ваше величество, — чистосердечно ответил Шуазель. — Должен вам признаться, мне это очень трудно дается.
— Понимаю. Вы не из тех придворных шаркунов, которые воспринимают очередное возвышение как нечто должное. Тем лучше! Испытывая к вам расположение, я знаю, что могу положиться на вашу преданность. Верю, что она пребудет во все времена и во всех испытаниях.
— Ваше величество, верность — мой девиз. Я намерен взять его за основу моего герба. Позвольте мне служить вам со всем рвением, на которое способен. Испытайте меня.
— Все впереди, герцог. Но я позвал вас сейчас по другому поводу. Вчера в Трианоне мне довелось мельком услышать ваш разговор с маркизой, при котором присутствовала герцогиня Рубимон. Женщины упомянули в этом разговоре имя Марселя Сорбона. Мне не хотелось расспрашивать вас при них. Скажите, что вам известно о нем?
— Совершенно справедливо, ваше величество, разговор действительно шел о нем. Виконт Марильяк ввел вас в заблуждение. Герцогиня Рубимон уверяет, что Марсель Сорбон жив. Она принимала его в своем дворце, но затем он пренебрег ее гостеприимством и уехал. Герцогиня уверяет еще, что знает местопребывание его невесты…
Король молчал. Все норовили обмануть его, все подсовывали ему ложные сведения. Он повелел герцогу Бофору узнать и доложить о судьбе Марселя. И вот сторонник герцога докладывает, что Марсель погиб, ссылаясь на якобы достоверные сведения, полученные от коменданта Баньо…
— Вы полагаете, герцогиня Рубимон говорила совершенно искренне? — после недолгого молчания спросил король.
— Несомненно, ваше величество. Какой ей смысл лгать?
— Так где же Марсель Сорбон? — воскликнул король. Он был в сильнейшем возбуждении. — Мне надоела эта история! Бофор прилагает все усилия, чтобы скрыть от меня правду. Мне даже показалось, что он по каким-то причинам пытается погубить бедного юношу, сына родной сестры. Поведение Бофора совершенно непостижимо. Он и его партия мало–помалу теряют вес в моих глазах. Но я прошу вас, герцог Шуазель, ни в коем случае не разглашать то, что вы сейчас услышали от меня, — поспешно добавил король.
— Ваше величество, можете положиться на мою скромность.
— Если Марсель Сорбон жив, я должен видеть его и говорить с ним. Он должен быть представлен ко двору. Я поручаю вам, герцог, заняться этим. В конце концов, мне надоели проволочки в деле Марселя. Разберитесь во всем этом, отыщите бедного юношу и представьте его мне.
— Я приложу все старания, ваше величество. Однако опасаюсь, что герцог Бофор станет воздвигать на моем пути препятствие за препятствием.
— Это мое повеление! — Король стукнул кулаком по столу, что означало высшую степень неудовольствия. — Он не посмеет препятствовать. Иначе…
Король не договорил. Но Шуазель понял, что герцог Бофор может попасть в немилость и лишиться всяческого благоволения. Стало быть, в открытую герцог не станет выражать недовольство. Это означало бы окончательную победу партии маркизы Помпадур, опасаться чего у него были все основания.
— Я отпускаю вас, герцог Шуазель. Верю, что вы приложите все силы, чтобы исполнить мое поручение.
— Не сомневайтесь, ваше величество. Ведь мой девиз — верность. Верность моему королю.
— Прекрасно. Я рад, что в вашем лице получил столь прекрасного верноподданного. А теперь я отпускаю вас. Меня призывает традиционное чаепитие у маркизы. Помнится, и вы приглашены.