Невеста каторжника, или Тайны Бастилии
Шрифт:
Вдруг пажи открыли дверь и впустили военного министра графа д'Аржансона, вслед за которым вошел вернувшийся из действующей армии Шуазель.
— А вот пришел новый генерал, — сказал король, здороваясь с д'Аржансоном и его спутником.
Маркиза де Помпадур улыбнулась.
— Подойдите ближе, генерал Шуазель, — обратилась она к молодому военному, — и расскажите о ваших успехах на театре военных действий…
— Вы показали себя как очень толковый и храбрый офицер, — сказал король.
Шуазель приблизился к королю и маркизе.
— Маршал д'Эстре поручил мне, ваше величество, явиться сюда за дозволением носить
— Маршал д'Эстре поступил совершенно согласно с моим желанием, — ответил король. — Хорошие офицеры должны поощряться за храбрость и военное искусство. Я надеюсь, генерал, что вы и впредь будете так же усердны в ратных делах.
При этом король протянул счастливому Шуазелю руку, а тот опустился на одно колено и поднес руку короля к губам.
— А теперь расскажите о ваших подвигах, господин генерал, — попросила маркиза де Помпадур. — Вы командовали полком, не так ли?
— Неприятель захватил возвышенность и там занял твердую позицию, — начал рассказывать Шуазель. — Англичане превосходили численностью войска маршала д'Эстре, и наша атака была отбита. Мы вынуждены были довольствоваться только наблюдением за неприятелем, пока не подоспела помощь. Англичане чувствовали себя в безопасности. Место расположения их было тем удобнее, что они могли свободно поддерживать связь с городом Маастрихтом — в нескольких милях от возвышенности.
— А где же был наш маршал д'Эстре? — спросил король.
— Только за милю от возвышенности, чтобы все время следить за неприятелем, — продолжал Шуазель. — И вот в одну темную ночь я решил, с позволения маршала, совершить нападение…
— Со своим отрядом? — спросила маркиза.
— Только со своим отрядом, который состоял из надежных людей, так что на храбрость и верность их я мог положиться, маркиза.
— С одним только отрядом? — спросил король. — Это было рискованно.
— Темная ночь благоприятствовала моему плану. Я выступил со своими всадниками около двух часов ночи. Полчаса спустя мы скрытно, с тыла, подошли к возвышенности, и я скомандовал — в атаку! Сбив часовых, мы на полном скаку ворвались в самый центр расположения англичан. Наше нападение было столь неожиданным и стремительным, что сонные англичане, полуодетые, не успевшие взяться за оружие, в беспорядке бежали из своих палаток. Смятение в их лагере было неописуемое, и мы нанесли им значительный урон в живой силе. Правда, англичане скоро сообразили, что имеют дело только с одним кавалерийским отрядом, и их офицеры принялись организовывать сопротивление. Превосходство их в численности было так велико, что когда они восстановили боевые порядки и настало утро, наш отряд оказался в серьезной опасности. Но тут, согласно нашему плану, маршал д'Эстре двинул на возвышенность пехоту, которая подоспела ночью, и англичане были обращены в бегство. Мне удалось захватить три пушки и более сотни человек пленными.
Король высказал свою признательность за одержанную победу, и молодой генерал некоторое время был предметом всеобщего внимания.
Маркиза де Помпадур убедилась, что Шуазель последовал ее совету променять любовь на честолюбие.
Когда Шуазель прощался с королем и маркизой, чтобы этой же ночью вернуться в действующую армию, маркиза сказала:
— Продолжайте идти по намеченному пути, генерал!
Возвратившись в карете в королевский дворец, Людовик встретил в приемной своего кабинета герцога Бофора, который с мрачным видом прохаживался по комнате.
— Почему вы здесь, герцог? — спросил удивленный король. — Что-то вас редко видно, как будто вы избегаете нашего общества… Почему, например, вы никогда не бываете во дворце Трианон?
Злая усмешка скользнула по лицу герцога.
— Я надеюсь, ваше величество, мне не поставят в вину то, что я не бываю там, где меня недолюбливают?
— К чему эта неприязнь, герцог? К чему эта вражда, которая все более и более разгорается? — с досадой в голосе спросил король.
— Я — Бофор, ваше величество! — произнес герцог с непомерной гордостью.
— Если вас чем-нибудь обидели, кузен, то беду можно поправить…
— Позвольте заявить вам, ваше величество, что я всячески избегаю встречи с маркизой де Помпадур.
— А я этого не желаю, герцог! Я ведь не отказываюсь от общения с вами.
— Только тогда я снова буду с радостью приходить в эти покои, когда буду уверен, что не встречу здесь маркизу и что Бофор не будет здесь оскорблен!
— То есть вы хотите совершенно удалиться от двора?
— Ну нет, ваше величество! На празднествах и на государственных советах, на которых я обязан быть, ваше величество, я буду присутствовать. Но там, где маркиза считает себя госпожой, там не может присутствовать Бофор!
— Я больше не желаю слышать ничего подобного, герцог! — заявил король. — Я желаю, чтобы вы жили в мире. К чему эта вражда?.. Ну, вот теперь вы знаете мою волю. Спокойной ночи, герцог.
И Людовик направился в свою спальню. Таким образом, он дал понять герцогу, что всякая его попытка свергнуть маркизу будет напрасной. Это было похоже на поражение.
Из покоев короля герцог уходил еще более взвинченным и настроенным против маркизы.
По дороге он встретил камер–юнкера виконта де Марильяка, который был его, герцога, протеже и потому был ему предан. Молодой виконт с бледным лицом, небольшой черной бородкой и глубоко сидящими проницательными глазами учтиво поклонился герцогу, и тот на минуту замешкался.
— Я сгораю от желания доказать вам, ваше сиятельство, свою преданность, — сказал камер–юнкер.
Герцогу эти слова понравились.
— Приходите завтра вечером в мой дворец, виконт, — сказал герцог. — Мне надо поговорить с вами.
— Я не замедлю явиться, ваше сиятельство! — обещал камер–юнкер де Марильяк вслед уходящему герцогу.
На другой день вечером камер–юнкер явился во дворец Бофора и тотчас же был принят.
Герцог сидел в своем большом кресле за столом, на котором стояли серебряный графин и бокалы. Он, должно быть, выпил много вина, так как лицо его пылало.
— Подойдите, виконт, — сказал герцог. — Я просил вас прийти ко мне… Вы, кажется, обожаете маркизу де Помпадур?..
— Я? Обожаю? — переспросил Марильяк в крайнем изумлении.
Герцог громко и желчно рассмеялся.
— Но уж любить-то вы, конечно, любите ее? — опять спросил герцог.
— Так же горячо, как ваше сиятельство… — пошутил камер–юнкер.
Такой ответ еще больше развеселил герцога.
— Отлично, виконт! — воскликнул он. — Теперь я знаю ваши чувства. Но — шутки в сторону. Скажите, за что вы не любите эту даму?