Невеста каторжника, или Тайны Бастилии
Шрифт:
— Ну, что вам удалось узнать, виконт? — спросил герцог с нетерпением.
— Первый шаг сделан, ваше сиятельство, — ответил Марильяк. — Я решил, что больше всего можно узнать у старой матери маркизы. Эта женщина знакома с камердинером Бине, и паж посоветовал мне обратиться именно к Бине.
— К Бине? Вы правы, виконт.
— Так вот, Бине сказал мне, что госпожа Пуассон живет в поместье под Парижем, около Сен–Дени.
— Разве сам Бине не мог сообщить кое–какие подробности из прошлого маркизы?
— Бине хитер, ваше сиятельство. Он остерегается говорить на
— В таком случае мы отыщем госпожу Пуассон и у нее узнаем все, что нам надо, — сказал герцог.
— Если вы прикажете, ваше сиятельство, то я завтра же отправлюсь…
— Да, отыщите мать маркизы, но не давайте ей понять, с какой целью вы приехали к ней, — сказал Бофор.
— Так я и сделаю, ваше сиятельство, — ответил виконт Марильяк.
Этот камер–юнкер и в самом деле оказался наиболее подходящим человеком для исполнения тайных планов герцога.
На следующий же день он в придворной карете отправился в имение госпожи Пуассон. Марильяку не составило никаких трудов войти к ней в дом, сказав, что, проезжая мимо, он не мог отказать себе в удовольствии познакомиться с матерью такой знаменитой женщины.
Госпожа Пуассон, в высшей степени грубая, примитивная по своим понятиям и обращению женщина, была немало польщена визитом камер–юнкера и пригласила его на обед.
Марильяк принял приглашение с благодарностью. Он всеми силами старался понравиться старухе, которая, с тех пор как дочь оказалась при дворе, строила из себя знатную даму. Она думала, что достичь этого можно, одеваясь в дорогие шелка и унизывая свои короткие пальцы дорогими кольцами и перстнями.
— Да, любезный господин виконт, — со снисхождением высокопоставленной особы говорила хозяйка, вводя гостя в столовую, где служанка накрывала стол, — кто назначен для престола, тот не останется в хижине. Кому предназначена корона, тот получит ее, даже если бы он родился в лохмотьях.
— Вы некоторым образом правы, госпожа Пуассон, — ответил Марильяк, едва удерживаясь от смеха.
— Знаете ли, еще при жизни моего покойного мужа я ему постоянно говорила: «Вот посмотришь, из нашей Жанетты еще получится нечто великое». Я вас уверяю — это было видно в ней еще ребенком! — воскликнула старуха, садясь за стол.
Камер–юнкер последовал ее примеру.
— Мой муж часто покачивал головой, глядя на этого ребенка, — продолжала старуха. — Жанетта умела и старой лентой украсить себя, как принцессу. Она всегда изящно одевалась и держала себя красиво. Она верховодила всеми соседскими ребятишками. Она уже тогда играла с ними в королеву.
— Может быть, это было предчувствие, госпожа Пуассон?
— Конечно. Да я и сама верила, что она этого достигнет… Я очень рада видеть вас у себя. Я люблю поговорить о своей дочери. Но идти к ней я не хочу… Не думайте, что у меня для этого нет приличной одежды или что я стесняюсь придворных дам и кавалеров, — я никого и ничего не стесняюсь. Нет–нет, я не хочу идти к ней только потому, что неохотно покидаю свое тихое убежище… Ну а еще… Понимаете, господин виконт, такой высокопоставленной даме наверняка неприятно
Марильяк улыбнулся.
— Я удивляюсь вашему умению готовить, — сказал он вежливо.
Мать маркизы оживилась.
— О, я всегда имею такой стол. Люблю пожить хорошо, господин виконт. Сейчас подадут овощи с лососиной, затем жареную говядину — я с удовольствием съедаю кусок мяса, а потом подадут куропаток или другую дичь. Только не думайте, что я сама все готовлю. Нет, я держу повара. Он каждый вечер приносит мне три списка кушаний, и я выбираю из них по своему вкусу. А как же иначе? Ведь я имею дочь, которая в государстве занимает первое место после короля.
Марильяк утвердительно кивнул головой.
— Я вам так скажу, — продолжала словоохотливая старуха. — К чему-нибудь да должен привязаться человек. Я не знаю, к чему привязаны вы, моя же страсть — это хороший стол.
— Вы живете здесь очень уютно, госпожа Пуассон, — заметил камер–юнкер, находя кушанья и вино превосходными.
Мать маркизы самодовольно усмехнулась.
— Между нами будет сказано, я именно этого и желала. Сама способствовала этому. Мой муж был бедный бесхарактерный человек, он не умел устроить свою жизнь. А я всегда говорила: кто хочет пить вино, тот старается добыть его. Тот же, кто довольствуется водой, тот не получит ничего больше. Мужу я не могла втолковать это, а вот дочь меня понимала.
— Ваши слова заключают в себе неоспоримую истину, — глубокомысленно произнес Марильяк и тем самым окончательно завоевал доверие госпожи Пуассон.
— Принеси-ка господину виконту ананасов в сахаре, — крикнула она прислужнице и обратилась к Марильяку. — Этими плодами я угощаю только тех людей, которые мне нравятся. Ананасы превосходны! Их вырастил мой садовник, они гораздо лучше версальских. Мои гораздо крупнее и сочнее.
Камер–юнкер попробовал ананасы, которые принесла прислужница.
— Смею заверить, милостивая государыня, они прекрасны, — сказал он.
Похвала ананасам, а еще больше слова «милостивая государыня» приятно подействовали на госпожу Пуассон. Она протянула ему через стол свою толстую, мясистую руку и долго пожимала и встряхивала тонкую белую руку камер–юнкера.
— Вы мне нравитесь. Сразу понятно, что вы человек высшего круга, и я рада видеть вас у себя.
— Честь оказана, в первую очередь, мне, — сказал Марильяк, довольный тем, что нашел слабую сторону этой женщины. — Честное слово, я никогда не ел таких ананасов — это превосходное лакомство.
— Лакомство? Удивительно меткое название, милый мой виконт. Даже у маркизы, моей дочери, нет таких плодов. Знаете, моя дочь ест и пьет очень немного. Когда она еще была госпожой д'Этиоль, то очень мало употребляла пищи, хотя у нее всего было вдоволь — д'Этиоль был очень богат. С тех пор, как дочь вышла за него, мы ни в чем не знали нужды.
Заметив, что госпожа Пуассон начала откровенничать, Марильяк решил, что настала давно ожидаемая минута.
— Не знали ни нужды, ни заботы? — спросил он.